О любви

К двадцати четырем годам у Вадима были — высшее гуманитарное образование, признаки болезненной самовлюбленности, склонность к лени, а также оставшаяся от бабки, двухкомнатная квартира. Не было же у него по большому счету многого: ни настоящей дружбы (приятели по студенчеству после института как-то сразу растворились в общем потоке), ни настоящей любви (случались, конечно, интрижки и увлечения, но сердце Вадима глубоко не страдало) и не было никакой жизненной определенности. Он бы так, может, и провалялся всю жизнь на пляже, искоса наблюдая за стройными ножками, но наступила осень, ножки с пляжа исчезли, да и деньги, оставшиеся от практики, подходили к концу — приходилось искать работу. Делать Вадим ничего особенно не умел и потому подался в журналисты. И, как ни странно, его приняли в одну из крупнейших областных газет, правда, пока еще внештатным корреспондентом.

1

События этого рассказа начались с того, что Вадима послали за водкой.

Хотя нет, началось все с утра, когда над городом занудил монотонный и частый, как чтение дьячком поминальных записок, осенний дождь.

После обеда выдали гонорар и завотделом, крупный, огрузневший крепыш, похожий на равнодушно стареющего барина, молча выложил на стол деньги и кивнул остальным. Бывшие в комнате добавили и передали собранное, как самому молодому, Вадиму.

Выйдя на улицу, Вадим поежился: тащиться два квартала в дожде не хотелось, и он свернул в недавно прилепившееся к редакционному зданию кафе, решив, что пусть и дороже, но там все необходимое приобретет.

Кафе оказалось небольшим, но довольно уютным и опрятным. Стояло несколько столиков, а вдоль одной из стен тянулась барная стойка. Негромко играла музыка. Зальчик был пуст.

По ту сторону стойки, склонившись, что-то писала коротко остриженная блондинка в белой ажурной блузке с короткими рукавами. Вадима несколько смутили ее чуть курносый профиль и оголенная по локоть писавшая рука, которая показалась красивой и сильной.

Вадим, нерешительно помявшись на входе, прошел и, присев на табуретку против блондинки, кашлянул.

— Ой! — она не вскрикнула и не вздрогнула, а удивленно взглянула на Вадима, прикрыв при этом блокнотик, словно школьница, которую учитель застал за писанием любовной записки.

На Вадима смотрели большие зеленоватые глаза, вскинутые брови и полуоткрытый рот. Вадим вдруг впервые почувствовал мучительную боль, какую знают отвергнутые люди. Ему захотелось встать и уйти.

Но блондинка все испортила — она дежурно улыбнулась и заученным тоном стюардессы произнесла:

— Здравствуйте. Что вы хотели?

— Водки, — как можно грубее сказал Вадим, и его опять кольнуло страдание по чему-то утраченному и никогда не могущему сбыться.

— Выбирайте, — не меняя улыбки ответила блондинка и показала на витрину за спиной, словно Вадим выбирал не водку, а какой-то замечательный приз.

Вадим тем же грубым не своим тоном словно сплюнул:

— Две, — и ткнул пальцем.

Водка оказалась гораздо дороже, чем он предполагал, но отступать было некуда, Вадим рассчитался, забрал бутылки и поспешил уйти, но на выходе задержался, едва не столкнувшись с другой женщиной в белой ажурной блузке. Она была невысока, немного полновата, что ничуть не портило ее. Темные крашеные с медным отливом волосы были собраны в тугой узел на голове. С немного припухловатым лицом, быстрыми глазками и небольшим ртом, она походила на неопределенного вида домашнего зверька.

Вадиму отчего-то захотелось быть подчеркнуто вежливым.

— Здравствуйте, — сказал он и слегка наклонил голову.

— Здравствуйте, — ответила полненькая и посмотрела в сторону блондинки.

Вадим вернулся к барной стойке.

— Дайте мне еще, пожалуйста, шоколадку.

Блондинка, все так же улыбаясь, положила перед Вадимом шоколадку. Вторая, что-то поправляя на столиках, казалось, внимательно следила за тем, что происходило за стойкой. Вадим бросил оставшиеся от своего гонорара деньги, схватил шоколадку и, не дожидаясь сдачи, выскочил из кафе.

В редакции Вадим был подвергнут за дорогую водку остракизму. «Такая поперек горла станет», — заметил кто-то. Выложенная на стол шоколадка добила всех окончательно. «Дурак», — незлобно резюмировал завотделом, лицо которого при появлении Вадима несколько затрепетало, давая понять, что кое-какой смысл в этой жизни еще остался.

И действительно — водка поперек горла не стала да и шоколадку, поломанную на квадратики, тоже съели всю.

2

Это было в понедельник, а в среду Вадим снова появился в кафе. Сдав статью, он подумал, что в кафе народу быть не должно, и ушел из редакции. Зальчик в самом деле оказался пуст, но на месте блондинки за стойкой была та, вторая, и перетирала бокалы.

— Что вы хотели? — спросила она остановившегося в дверях Вадима.

— Можно у вас покушать? — все еще не проходя, спросил он.

— Конечно. Вот меню, — и, оторвавшись от бокалов, положила на стойку красную папку, в каких обычно преподносятся юбилейные адреса.

Вадим, подойдя к стойке, стал внимательно изучать меню, время от времени поглядывая на вход в зальчик. Он перевернул все до последнего листа, но тот оказался чист.

— Выбрали что-нибудь?

Вадим набрался мужества и попросил:

— Сделайте мне, пожалуйста, порцию пельменей.

— Пельменей? — переспросила полненькая и после паузы уточнила: — И все?

— Хлеба еще пару кусочков.

— С грибным бульоном? — спросила она тоном, словно ответ должен был окончательно определить степень благонадежности клиента.

Вадим цены помнил.

— Нет, просто пельмени и два кусочка хлеба.

— Хорошо, ждите. — Она кивнула на столики в зале и вышла на кухню.

На Вадима нашло уныние — вовсе не ради пельменей зашел он сюда. Но делать было нечего. Вадим сел за ближний к выходу столик и попытался принять позу понепринужденнее и некоторое время, устраиваясь, елозил на стуле, пока не задел рукавом столешницу с солью и перцем и едва не опрокинул ее; тут же притих, но вдруг заметил на рукаве пиджака коричневое пятно, видно, след раздавленной шоколадки; он попробовал очистить его, однако пятно размазалось еще больше, тогда Вадим подогнул рукав и, прижав его рукой к столу, замер в неестественно корявой позе.

— Здравствуйте, — раздалось неожиданно рядом.

Перед ним стояла блондинка и улыбалась. И Вадим сразу же забыл и про уныние, и про испачканный лацкан и тоже улыбнулся.

— Здравствуйте.

— Вы прошлый раз оставили лишние деньги. Вот.

И она выложила на стол несколько монет. Вадим смутился, уговаривать забрать ее деньги назад показалось глупым, взять же самому — невозможным.

— Знаете что... а у вас есть сок?

— Конечно. Вам какой?

— Если можно, томатный.

Она, взяв со стола часть денег, пошла за стойку, а Вадим еще больше растерялся, увидев ее тугие и сильные икры.

Блондинка принесла сок и вернулась за стойку, где, как и в прошлый раз, занялась бумагами. Но на этот раз она не писала, а перебирала их, время от времени делая пометки. Рот у нее снова был слегка полуоткрыт, и она снова была похожа на школьницу. Вадим, не отрываясь, смотрел на нее, и раз она не удержалась и быстро, не поднимая головы, посмотрела на него. Вадим не успел — да и не хотел — отвести глаза и улыбнулся краешками губ. Она нахмурила брови и вернулась к бумагам.

Появилась полненькая брюнетка с подносом, расставила перед Вадимом дымящуюся тарелку с пельменями, хлеб, ложку и, пожелав приятного аппетита, тоже отошла за стойку и опять взялась что-то протирать.

Вадим медленно ел горячие пельмени и исподволь наблюдал за девушками.

Блондинка казалась ровесницей Вадиму, говорила она мало и тихо и, чтобы быть услышанной, ей приходилось слегка наклоняться в сторону другой официантки. Двигалась она так же мало и движения ее были точны и неспешны. Она могла замереть на время и всякий раз ее фигура застывала по-античному правильно и грациозно. И все же в ней угадывалось, если не холодность, то некое сонное неразбуженное состояние, которое влекло Вадима. В ней чувствовалось глубоко сокрытое, но большое и сильное, что могло вспыхнуть — ярко, безоглядно, — а затем так же вдруг погаснуть, как короткое северное лето.

Вторая была старше, но гораздо живее и ярче. Было заметно, что ей приходилось подолгу торчать у зеркала, принимать со специальными добавками ванны, делать разные маски, а то еще пропадать на каком-нибудь шейпинге. Но время тратилось не зря — выглядела она блестяще. Впрочем, она, возможно, бросит всю эту канитель, как только та перестанет быть нужной, и с удовольствием наляжет на обильные обеды и бисквитные торты.

— Оля, Света! Идите сюда!

Обе повернули на голос головы. Та, что старше, быстро и настороженно; блондинка — спокойно и равнодушно. Обе ушли на кухню. А Вадим решил, что блондинку зовут Света, а другую — Ольга.

Скоро обе вернулись. Та, которую Вадим окрестил Ольгой, принесла на тетрадном листочке в клеточку счет. Вадим отдал деньги и поднялся.

— Спасибо, очень замечательные пельмени, — поблагодарил он.

— Заходите еще. — Официантка улыбнулась, не так широко и открыто, как это выходило у блондинки, но тоже мило и приятно.

— Обязательно. — Вадим посмотрел в сторону блондинки и сказал: — До свидания.

Та медленно подняла голову и, посмотрев на Вадима, кивнула:

— До свидания. Заходите.

И, наверное, от этого последнего «заходите» Вадим вышел на улицу почти счастливый.

Через день он снова зашел в кафе. И снова ел пельмени. В зальчике, помимо него, обедал один господин с изящной дамой, и Вадиму было приятно, что девушки обращаются к нему — Вадиму — как к завсегдатаю. Так, брюнетка весело спросила: «Опять пельмени?» И он обрадовался, что его узнали. А когда попросил сок, то блондинка, расстроившись, сказала: «Вы знаете, томатный у нас кончился». «Тогда сто грамм водки», — бодро отозвался Вадим.

Господин с дамой молча жевали свои антрекоты и никак не могли не обратить внимание на то, как быстро и хорошо обслужили Вадима. Уходя, Вадим посмотрел на них, как гражданин на презренных плебеев.

3

На следующей неделе Вадим решил шикануть. Это иногда случается — неожиданно, будто кто специально подбросил, появляются деньги. Перед обедом Вадим позвал в кафе завотделом и одного с черной аккуратной бородкой корреспондента.

— Зачем еще? — лениво произнес завотделом. — Дошел бы до магазина, принес бутылку с хлебом...

— У меня есть повод, — настаивал Вадим, — и хотелось его должным образом...

— Да ладно, пошли. — Корреспондент с бородкой был много моложе завотделом и еще не понимал великолепия простоты. — Ну завелись у парня деньги, так доставим человеку удовольствие.

— Перевод это только все, — проворчал завотделом, но оживление уже коснулось его лица, и он посмотрел на портфель, как на ненужную обузу, и, беря его, вздохнул: — Возвращаться, наверное, уж не будем...

В кафе Вадим себя вел шумно и глупо, словно карьерист средней руки, желающий угодить и в то же время казаться необходимым. Впрочем, все прошло без неожиданностей и скандалов. Захмелев, корреспондент полез в «еврейский вопрос», но завотделом, наслушавшийся этой болтовни в редакции, отмахнулся: «не провоцируй», — и пустился в личные воспоминания. Так каждый и говорил свой, заученный за многие годы, монолог. Вадим слушал вполуха и только поднимал рюмки. Ему хотелось быть на виду, но скоро в кафе стал собираться народ, и до Вадима дошло, что его суета только раздражает всех. Вадим затих, да и завершившие свои монологи заскучали тоже.

— Пора, что ль? — предложил завотделом.

Вадим хотел уже согласиться, ему сделалось неинтересно и досадно, что затеял эту никчемную пирушку, но в это время блондинка зашла за стойку.

— Сейчас, еще по сотке — и пойдем.

Вадим поднялся и, подойдя к стойке, встал против блондинки, та подняла глаза, и Вадиму стало не досадно, а стыдно. Он замялся и отвел глаза в сторону. Она тоже молчала. Это тянулось несколько секунд, как вдруг Вадим почувствовал, что она сейчас уйдет, и он сказал первое попавшееся:

— У вас хорошая музыка.

— Да, — отозвалась она и никуда не пошла.

— Очень хорошая кассета, — повторил Вадим. — А вы не могли бы переписать ее для меня, я давно хотел такой приятный сборник... да... — И Вадим начал доставать из кармана деньги и протягивать ей.

— Вам купить кассету?

— Да, купите, конечно, если вам нетрудно. И запишите на нее эту музыку. Мне будет очень приятно. Вы сделаете, да?

— Хорошо.

— Спасибо, огромное спасибо. Я как-нибудь зайду на неделе, обязательно зайду. Спасибо, спасибо вам. — Вадим поднялся с табуретки, но тут же снова вернулся. — Ах, да! Сделайте нам еще, пожалуйста, по сто грамм и какой-нибудь закуски попроще...

— Хорошо.

Она ответила так же ровно, как и когда говорили о кассете. Это расстроило Вадима и он зачем-то начал оправдываться:

— Да нет, мы же вовсе не пьяные. Ведь нет же, нет? Вы не подумайте только, что это у нас часто, совсем нет. Просто был повод, да — повод. Мы сейчас закончим и уйдем. Честное слово, уйдем... И знаете, вы меня посчитайте сейчас, прямо сейчас.

— Хорошо, я принесу вам счет.

— Нет, я подожду, я подожду тут... И налейте мне пока томатного соку.

Блондинка налила сок, и Вадим стал небольшими глотками отпивать из бокала.

— Что, опять на сок перешли?

Рядом стояла брюнетка и весело глядела на Вадима. Тот обрадовался, с ней он не чувствовал себя стесненным.

— Да, пора в дорогу, пора, — и у Вадима само собой легко вырвалось: — А вы сегодня отлично выглядите.

— Стараемся, — кокетливо ответила брюнетка.

Вадим хотел еще что-то сказать, но сзади перебили:

— Вот счет.

Вадим достал деньги, положил на стойку и, уходя к своему столику, зачем-то подмигнул брюнетке.

Скоро блондинка принесла водку и закуску. А еще через несколько минут компания вывалилась из кафе.

4

«Повод» у Вадима затянулся, и каждый новый день начинался мучительнее и стыднее предыдущего. Наконец из редакции завотделом прислал того самого корреспондента с черной бородкой и тот до вечера просидел у Вадима, отмеряя через определенное количество времени, как врач больному, рюмочку коньяку и не переставая при этом рассуждать на любимую тему. Рассуждал он весьма радикально, но Вадиму было не до этого.

На следующий день Вадим потащился в редакцию. Там он высидел до обеда, а после зашел в кафе и устало опустился на табуретку перед стойкой, за которой стояла блондинка.

— Что-то вид у вас понурый? — спросила через минуту молчания блондинка.

— Да, Светочка, понурый... А кому сейчас легко? Кому?

Вадим поднял глаза и увидел, что блондинка слегка покраснела, он сначала не понял, отчего, но вдруг сообразил, что первый раз назвал ее по имени. И угадал.

— Знаете что, — уже не так трагически произнес Вадим, — а налейте-ка мне соку.

— Томатного, — улыбнулась она.

— Обязательно.

— А пельмени тоже будете?

— Нет, еда мне нынче не полезет.

Вадим сделал большой глоток, а потом, не отрываясь, допил весь бокал.

— Я записала вам кассету, — тихо сказала блондинка.

— Что? — не понял Вадим.

— Кассету, — еще тише сказала девушка. — Вы просили записать музыку. Вот.

— Точно! Спасибо! Огромное спасибо! — Вадим вертел в руках кассету и неожиданно предложил: — А давайте пойдем сегодня в какой-нибудь ресторан.

Она удивленно посмотрела на Вадима.

— В самом деле, отчего бы нам не сходить в ресторан? Отметим запись кассеты...

— Но мы тут... мы тут допоздна...

— Главное, что вы не сказали «нет».

— Снова сок пьете?

Сзади подошла, Вадим теперь точно знал, Ольга.

— Ольга! — как можно торжественнее произнес Вадим, когда он начинал говорить с ней, ему почему-то хотелось дурачиться. — За ваш непосильный многодневный труд и доброе, я бы даже сказал, человеческое ко мне отношение, я приглашаю вас (Вадим сделал полупоклон Ольге) и вас (он посмотрел на Свету) в ресторан.

— Да ну? — Ольга, конечно, тоже удивилась, но не так, как Света, она как будто наверное знала, что нечто подобное от этого парня станется, но не ожидала, что такое случится именно сейчас.

— Вы заслужили это, — не меняя торжественного тона, закончил Вадим.

— И че? — Ольга переводила свои зоркие глазки со Светы на Вадима, а тот подумал, что детство ее началось на далеких заводских окраинах.

— Ну, право, милые девушки, — эта внезапно пришедшая в голову идея, вдруг показалась Вадиму столь значимой, что не осуществись она, то он счел бы себя до конца униженным и раздавленным человеком. «Если они откажут и посмеются надо мной, я больше никогда сюда не приду», — решил он. — Мне так хочется, чтобы вы пошли. Я хочу, чтобы весь вечер обслуживали только вас.

— А кто еще с нами будет? — спросила Ольга.

— А разве нам кто-нибудь нужен еще? Света, нам нужен кто-нибудь еще?

Света слегка приподняла брови и пожала плечами.

— И куда мы пойдем? — продолжала спрашивать Ольга.

— Куда угодно, — Вадим стал с видом знатока называть все известные рестораны города, в которых, правда, ему приходилось бывать раза три на свадьбах однокурсников и одном студенческом юбилее. — Но я рекомендую, — он сделал паузу, — «Викторию». Уютно, вкусно, можно прогуляться по набережной и к тому же, — Вадим заметил, что Ольга за ним перебирала и оценивала рестораны, словно примеряла платье в магазине, — я там недалеко живу.

Ольга быстро посмотрела на Вадима и после небольшой паузы ответила:

— Да, наверное, «Виктория» — это лучше... — и тут же занялась практическими вопросами: — В будни мы никак не можем, в субботу я занята. Ты как в воскресенье? — обратилась она к Свете, но та снова пожала плечами, мол, решайте сами. — Тогда в воскресенье. Часов, наверно, в семь. Где мы встретимся? Давайте на набережной у фонтана. Идет? Тогда в половине седьмого, как раз немного прогуляемся и нагуляем аппетит. Договорились?

Вадим соглашался на любые условия. Когда Ольга закончила, он произнес:

— Стакан соку! За выполнение всех планов. И даже где-то за возможное их перевыполнение.

— А пельмени? — спросила Ольга.

— О, Боже! Соку мне, соку!

5

Еще с вечера субботы Вадим почувствовал себя не в своей тарелке. Непонятное беспокойство охватило его. Плохо спалось, а утром он встал со смутным чувством тревоги, какое бывает после непрочного сумбурного сна, когда диковинные фантасмагорические фигуры настолько явны, что чувствуешь их холодную плоть и тяжелый запах.

Вадим принял душ, выпил кофе, непонятное чувство не уходило, и он понял, что это чувство не случайно, что именно его Вадим ощутил с вечера, но все никак не мог подобрать точного определения.

Он подумал о девушках, приглашенных сегодня в ресторан, и тут до сознания дошло, что он виноват. Вадим ясно понял, что виноват, но теперь никак не мог разобраться — в чем? Он не находил никакой своей вины. Может, в будущем? Тогда еще более тяжелое чувство греха, греха за все адамовы поколения, придавило его. И Вадим до физической боли ощутил, как хочет вырваться из греховной оболочки душа.

Стало жалко себя и всех. Захотелось плакать, как порой бывало в детстве, без всякой видимой причины. Он прилег и неожиданно уснул.

Спал он недолго, но встал более бодрым, тяжесть отступила. Вадим теперь точно знал, что у него есть душа.

Вадим послонялся по квартире, попил чаю, пробовал читать, но не мог понять прочитанного и бросил. Потом он нашел занятие, выбирая одежду для сегодняшнего вечера, и долго торчал перед зеркалом, по-разному пробуя сочетать небогатый гардероб. Надоело и это. Вадим надел брюки, рубашку, свитер, накинул легкую куртку и вышел из дома. До условленного срока оставалось еще более двух часов.

Осень отходила. И как перед смертью приходит просветление к больному, так и природа в последние дни стояла тихая и ясная, прекрасная уже другим, неземным бытием, будто причастившийся последний раз земной мученик.

Вадим вышел на набережную, походил вдоль похожих на молящихся старух с вытянутыми вверх руками-сучьями деревьев, опадавшие листья которых были, как слезы. Затем спустился к реке, прошелся по тяжелому вязкому песку и сел на пляжную лавочку недалеко от потемневшей, почти серой воды. А надо всем миром простиралось бесконечно глубокое небо, синева его была чистой и неяркой, словно взгляд мудрого человека.

Вадим же был поглощен течением воды. Он, не шелохнувшись, смотрел на реку, и стало казаться, что эти воды носили Ноя, что в этих водах кровь Непрявды, что эта же вода уходит в Аид, где вечный Харон на утлой лодчонке перевозит покойные души, и эта же вода пробивается где-то на Валдае маленьким родничком. Вадим испытал тот же мистический страх, какой пришлось испытать еще в школе после одного из уроков астрономии, когда он попытался представить бесконечность.

Легкий озноб пробежал по телу, Вадим передернул плечами, встряхнулся и огляделся — невдалеке потертого вида мужичонка в серой кацавейке и брезентовых теплых штанах ловил на закидушку рыбу. «Харон на отдыхе», — мелькнуло в голове. Вадим поднялся и направился к рыбаку.

Стоять просто так за спиной показалось неприличным, уходить не хотелось и Вадим банально спросил:

— Ну как, клюет?

Мужичонка, едва повернув голову, пренебрежительно вполглаза глянул на Вадима и снова погрузился в созерцание реки.

Вадиму, собственно, ответ был не нужен, он просто выполнил некую формальность и теперь мог стоять рядом и тоже созерцать.

Зазвенел колокольчик, и мужичонка проворно подхватил леску и стал быстро перебирать руками, словно лапами взбирающийся на дерево кот. На конце лески оказалась небольшая, в ладошку, рыбка, и мужичонка, когда снимал ее с крючка, плотно прижимая к замызганной кацавейке, что-то бормотал, и это бормотание походило на довольное кошачье урчание.

— Клюет, — констатировал Вадим, словно провел некий эксперимент и, зафиксировав результат, мог двигаться дальше.

Но мужичонка, как всякий рыболов, был суеверен и ему не хотелось, чтобы человек, принесший удачу, так быстро ушел, поэтому он несколько подобострастно откликнулся:

— А чего ей не клевать-то? Заводы-то позакрывали, вот и клюет.

— Выходит, и от перестройки польза есть, — заметил Вадим.

— Есть, есть, — согласно закивал мужичонка и закинул леску так быстро, что Вадим не заметил даже, куда упало грузило. И звука тоже он не услышал. Все поглотила река.

Вадим посмотрел на часы и испугался, ему показалось, что часы встали. Он думал, будто провел на реке больше часа, но стрелки показывали, что он только что пришел сюда. Вадим поднес часы к уху, но привычного тиканья не услышал.

— А вы не скажете, сколько сейчас времени? — обратился он к мужичонке.

Тот отчего-то рассмеялся беззубым ртом и, задирая рукав кацавейки, весело прокричал:

— Нету времени! Нету!

Вадим развернулся и, увязая в песке, быстро пошел прочь.

Выбравшись на набережную, Вадим перешел дорогу и оказался в магазине, там было людно, а в дальнем углу работал небольшой буфет, где продавали водку, бутерброды и для случайных посетителей растворимый кофе. Вадим спросил у кого-то время, оказалось, что часы его идут правильно. И в самом деле, несмотря на то, что в магазине было гораздо больше шума, чем на реке, он четко расслышал работу часов. Вадим заказал себе кофе и долго пил, не торопясь выходить на улицу. Здесь, среди обычной колготни, ему было спокойнее, чем у бесконечной реки, где нет времени.

Вернувшись на набережную, он с некоторой опаской посмотрел на реку.

Она все так же буднично текла по привычному руслу. Вадим приметил лавочку, на которой сидел и глядел на воду. Но мужичонки не было. Вадим тщательно, сколько хватало зрения, осмотрел берег — мужичонка исчез.

6

Фонтан не работал. Его разведенные в разные стороны сплюснутые у верха трубочки торчали, как щупальца окостеневшего инопланетного существа. В космосе тоже веяло кончиной. И опять Вадиму страшно захотелось ни с кем не встречаться, а убежать домой, закрыться одеялом и переждать. Что переждать, не знал он и сам.

Когда часы показали половину седьмого, Вадим несколько ободрился. Он хотя и слышал, что девушки всегда опаздывают, но надежда подсказывала, что могут и не прийти вовсе. В самом деле, с какой стати им идти в ресторан с практически не знакомым человеком? Не придут.

Но он продолжал, как на сцене, расхаживать вокруг фонтана, разыгрывая роль человека, пришедшего на свидание, а несколько сидящих на лавочках старушек и молодых мам с колясками откровенно ждали продолжения спектакля. Без пятнадцати семь Вадим решил уходить и, совсем укоротив шаг, побрел на последний круг. И тут появились они. Света была в длинном темном плаще, Ольга — в общепринятой кожаной куртке.

У Вадима екнуло и оборвалось внутри, но страх разом пропал, теперь деваться было некуда, теперь — в омут головой, а там — как судьба вынесет. Он подскочил к девушкам и, подхватив у Ольги пакет, в котором заметил каблуки туфель, заговорил разные благоглупости, какие обычно и говорят обычные люди в подобных ситуациях. Ольга смеялась вадимовским шуточкам как-то чересчур шумно и развязно, Света иногда улыбалась, но улыбка выходила натянутая и обязательная.

— Да, а ведь мы до сих пор не знаем, как вас зовут? — понемногу осваиваясь, спросила Ольга.

Вадим назвался. Говорили еще пока «вы», но нечто, едва уловимое, некая, принимаемая всеми, интонация определилась и все трое начинали чувствовать себя свободнее и естественнее.

Вадим раскрыл перед девушками тяжелую дверь в ресторан и впустил их внутрь.

В огороженной с трех сторон кабинке девушки сели по одну сторону стола, а Вадим занял диванчик напротив. На Свете было простенькое светлое платьице, которое исключительно шло ей, Ольга же была одета ярче: в какое-то подобие вечернего костюма со множеством блестящего и разноцветного.

Все катилось так ловко, словно некто невидимый направлял дело, и Вадиму стало казаться, что от него ничего не зависит вовсе.

От водки девушки отказались. Света, чуть покраснев, попросила вина. Ольга покосилась на подругу и тоже сказала, что будет пить вино. Вадим же, скорее всего, оттого, что почувствовал подхватившую его силу, которой не хотелось сопротивляться, раздухарился и, обдумывая, сколько заказать водки, двести или триста, по известной русской отвычке к обдумыванию подобных вопросов, ляпнул — четыреста, а потом махнул рукой и велел принести целую. Ольга недоуменно посмотрела на Вадима, но тот развел в стороны руками и добродушно подмигнул: мол, не пропадет. И по тому, как спокойно отвела взгляд Ольга, понял: не пропадет.

Когда появилось спиртное и закуска, Вадим предложил перейти на «ты».

— Пусть считается, что мы пьем как бы на брудершафт, — пояснил он.

— А почему — как бы? — спросила Ольга.

— Потому что всему свое время и место. Сейчас перейдем на «ты», а остальное от нас не уйдет.

—