Discover millions of ebooks, audiobooks, and so much more with a free trial

Only $11.99/month after trial. Cancel anytime.

Хранить вечно
Хранить вечно
Хранить вечно
Ebook169 pages1 hour

Хранить вечно

Rating: 0 out of 5 stars

()

Read preview

About this ebook

Морозными ночами пятьдесят зэ­ков «укла­ды­ва­лись, как сельди в бочке, тесно при­жавшись, друг к другу, а один кто-нибудь накрывал оставшейся одеждой сверху». Так начинается рассказ очевидца.
Четыре достоверных рассказа Александра Со­коленко да­ют захватывающе живое пред­став­ление не толь­ко о неожиданных подлостях и опас­ностях, под­стерегавших зэка на каждом ша­гу, но и о напряженном повседневном бы­те лагерной и часто мало отличавшейся от ла­гер­ной «воль­ной» советской жизни — от посева до ле­со­сплава, от дрессировки сурков-борцов до поимки беглых невест.
Автор знакомит читателя со мно­жес­твом ярких персонажей: с полной при­клю­чений биографией старого куп­ца Се­­ме­нова, смирившегося с иро­ни­ей судь­бы; с па­ханом во­ров, пытающимся по­р­вать со своим ок­ружением; с под­ки­ды­шем дво­рянского про­ис­хож­де­ния, пре­­вра­тив­шим стрижку волос в сво­его рода ис­кус­ство, и с нечистым на ру­ку и жестоким ла­гер­ным на­чаль­ником, ка­пи­та­ном Ивановым. Александр Со­коленко уделяет внимание пе­ри­пе­тиям судь­бы всех этих людей, а также своей соб­с­твенной, скла­дывая из них мозаику со­вет­ской жизни — такой, какой ее видели сво­ими глазами он и другие политические за­клю­ченные.
Человеческие страдания нелицеприятны и оче­видны — цинга, голод, вопиющая не­спра­ведливость, гибель на лесосплаве в ле­дяном горном потоке — но способность лю­дей к сочувствию и их таланты, не огра­ни­ченные колючей проволокой, остаются непобедимыми.
«Хранить вечно» — такую печать ставили в деле политического заключенного, и нам завещано вечно хранить эти правдивые рассказы.

LanguageРусский
PublisherFEHT Inc
Release dateAug 1, 2015
ISBN9781310228810
Хранить вечно
Author

Aleksandr Sokolenko

Aleksandr Konstantinovich Sokolenko was born September 11, 1907 in the village of Ovoshchi, in Stavropol Gubernia. In his youth, he worked on a farm, helping his grandfather, who owned a large farmstead that produced wheat. He was graduated from the Rostov Pedagogical Institute. For some time (in 1941), he worked at the Semipalatinsk Pedagogical Institute, where he headed the Russian language department and wrote a dissertation on esthetics in literature. In 1944, upon arriving in Shakhty, Rostov Oblast, he was arrested and sentenced to serve a 7-year sentence (under article 58–10, for so-called «anti-Soviet propaganda»). He was exonerated in 1956.Camp living conditions experienced by A. K. Sokolenko varied a great deal. He performed hard labor on a timber drive down mountain rivers; he also worked as the chief agronomist or manager of a production detachment in a large agricultural camp. While the timber drive along the Chilik river was actually absolute hell, the conditions at the agricultural camp in northern Kazakhstan were fully tolerable.After his release in 1951 and to the end of his life in 1970, A. K. Sokolenko lived in the exiles' village of Issyk, in Alma-Ata Oblast, and taught school to young workers. Besides his principal occupation, he studied the history of the Issyk village and authored a small volume on the subject.When A. K. Sokolenko understood that he was terminally ill, he wrote four sketches about his tenure in the camps, «Order of the Red Banner,» «The Ordeal,» «Captain Ivanov's Crime,» and «Encounter on the Island of Tears.» These are portrait-like sketches. Only the last of these has been previously published in the 1989 issue of Yenisey magazine._____________________Александр Константинович Соколенко родился 11 сентября 1907 года в селе Овощи Ставропольской губернии. Подростком он работал на хуторе, помогая деду, владельцу крупного хозяйства, поставлявшего пшеницу. Окончил Ростовский пединститут. Работал учителем русского языка и литературы в средних школах. Некоторое время (в 1941 г.) заведовал кафедрой русского языка в Семипалатинском пединституте, писал диссертацию об эстетике в литературе. В 1944 году, при переезде в г. Шахты Ростовской области, был арестован и осужден на семь лет (статья 58–10: так называемая «антисоветская пропаганда»), в 1956 году реабилитирован.Условия содержания в лагерях для А. К. Соколенко складывались очень неравномерно. То каторжные работы на сплаве леса по горным рекам, то работа главным агрономом или начальником производственной части в большом сельскохозяйственном лагере. Если на сплаве леса по реке Чилик действительно был сущий ад, то условия в сельскохозяйственном лагере на севере Казахстана были вполне сносные.После освобождения и до конца жизни (с 1951 по 1970) А. К. Соколенко жил в станице Иссык Алматинской области и преподавал в школе рабочей молодежи. Помимо основной работы он изучал историю станицы Иссык и написал об этом небольшую книгу.Когда А. К. Соколенко понял, что неизлечимо болен, он написал четыре очерка о пребывании в лагерях: «Орден Красного Знамени», «Экзамен», «Преступление капитана Иванова» и «Встреча на Острове слез». Это очерки-портреты. Только последний из них опубликован в журнале «Енисей» за 1989 год.

Related to Хранить вечно

Related ebooks

Asian History For You

View More

Related articles

Related categories

Reviews for Хранить вечно

Rating: 0 out of 5 stars
0 ratings

0 ratings0 reviews

What did you think?

Tap to rate

Review must be at least 10 words

    Book preview

    Хранить вечно - Aleksandr Sokolenko

    Находясь в здравом уме и твердой памяти, я показания свои написал чистосердечно и добровольно, без чьих-либо побуждений пытками, бессонницей и голодом, как это было сделано надо мной четверть века назад, в назидание моим внукам и правнукам.

    А так как на арестантском моем липовом деле 1944 года стояла пометка «Хранить вечно», то и мои показания завещаю «ХРАНИТЬ ВЕЧНО».

    А. К. Соколенко

    Январь 1970 года

    ~~~~

    ВСТРЕЧА НА ОСТРОВЕ СЛЕЗ

    Памяти Ильи Емельяновича Семенова

    к 100-летию со дня его рождения

    ХРАНИТЬ ВЕЧНО

    ~~~~

    1. В карантине

    Так как никто из прибывших в тюрьму лагерных «барышников» не брал меня к себе из-за моего физического состояния, начальство тюрьмы направило меня на Остров слез, в низшую инвалидную колонию. Туда отправляли «отходы» – всех тех, кто уже ни на что не годился. Это был перевалочный пункт на погост. Еще сравнительно молодой (38 лет), здоровый, я за несколько месяцев заключения был доведен до инвалидного состояния. Много сил я потерял в двухмесячном этапе с Дона через Москву – Ташкент – Семипалатинск. Потом сделали свое разрушительное дело ночные допросы, пытки. В общую тюрьму я уже пришел доходягой. Вот он и Остров слез. Сюда посылают безнадежных, потерявших работоспособность от чрезмерного усердия следственных органов, инвалидов Отечественной войны, или просто инвалидов.

    Каждый срочный арестант, находящийся в тюрьме, ждет не дождется отправки в какую-нибудь колонию. Там все же можно подышать свежим воздухом, увидеть небо. Там и общения больше, есть работа, отвлекающая от тяжких дум.

    Но не сразу заключенный попадает в общую зону. Сначала его в течение двух недель должны выдержать в карантине, чтобы, не дай бог, не занес в лагерь из внутренней или общей тюрьмы какую-нибудь хворь.

    Карантин представляет собой обыкновенный неотапливаемый сарай с двустворчатой дверью, с небольшими продолговатыми зарешеченными окнами, c нарами на полусотню человек. Сарай этот обнесен колючей проволокой, с запиравшейся на ночь калиткой. На ночь и сарай запирался на замок.

    Январь. Мороз сибирский. Нас, пятьдесят узников, выдерживают в карантине. После карантина разведут по баракам и выведут на работу тогда же. А сейчас кормят просто так, как дармоедов. Среди этих пятидесяти зэков много участников идущей еще войны. Они в шинелях. Много колхозников. Два слепых гармониста, спевших в общественном месте под гармошку частушку про гениального батьку. Вообще они все люди труда и все в первый раз попали в этот «дом отдыха». В карантине очень холодно. В течение дня все на ногах, чтобы согреться. А ночью верхнюю одежду частью подстилали под себя, а частью укрывались сверху. Все пятьдесят человек укладывались, как сельди в бочке, тесно прижавшись, друг к другу, а один кто-нибудь накрывал оставшейся одеждой сверху. Спать в таком положении было намного теплее, чем поодиночке.

    Меня обычно укладывали в центре нар, так как я до ночи что-нибудь рассказывал. Откуда я брал похождения моих героев, удивляюсь сейчас сам. Но это были импровизации, и каждый раз они заканчивались словами «продолжение завтра».

    Несмотря на ужасные морозы, пятьдесят карантинников выживают в этом холоде, еще ни один не окочурился. А ведь в прошлый раз, передавали старожилы, половину свезли на кладбище. Не выдержали. Несознательные: вместо того, чтобы приносить Хозяину пользу, они поспешно покинули любимую Родину.

    Кое-кому из нас приносили передачи: родственники находили своих близких. А от них и другим перепадало, а особенно ночному рассказчику. А кто ему принесет? Семья его за несколько тысяч километров, и здесь близких никого.

    2. Внезапный поворот

    Колония наша была смешанной: делали мебель, ведра, шили белье, пряли, вязали, ткали, занимались огородничеством, где-то в пятидесяти километрах был подхоз с зерновыми культурами. Я хотел работать по специальности – агрономом. Днем старался через колючую проволоку узнать, есть ли в лагере агрономы, кто, и сколько их. К ужасу своему узнал, что их трое на небольшую посевную площадь, и все вольнонаемные. Прихожу к выводу, что на работу по специальности мне тут не попасть; тем не менее, пишу письмо начальнику колонии и прошу его взять меня на работу агрономом. На вечерней поверке все передаю надзирателю.

    Похлебав вечером баланды, мы так же, как и раньше, улеглись бочком друг к другу, и я продолжил свое повествование. Все затаили дыхание – слушают. Кто-то крайний закурил, и вскоре эта самодельная закрутка пошла гулять: две затяжки, и – к следующему.

    Но вот снаружи загремел замок, и открылась дверь: в темноту вошел человек.

    – Соколенко! К начальнику!

    Как не хотелось выбираться из тепла! А где мое пальто? Не найти его теперь никакой экспедиции. Я стянул с тел чью-то шинель и отправился к «самому».

    В конторе ласкающее тепло. В кабинете, освещенном десятком электрических лампочек, за дубовым столом сидел совершенно лысый старший лейтенант, как я узнал позже, по фамилии Спичглаз, с милым приветливым лицом.

    Перед ним лежало мое арестантское дело. Он только удостоверился, что это именно я, и перешел к делу.

    – Вы видели нашу теплицу? – спросил он.

    Я ответил, что нет – и как я ее мог видеть, если вот уже около десяти суток заперт в карантине.

    – Завтра же осмотрите теплицу, она находится в зоне. В течение трех суток составьте на мое имя докладную записку: что вы сможете вырастить в ней в зимних условиях?

    Я намекнул ему, что в колонии есть без меня три агронома – не лучше ли мне предварительно с ними проконсультироваться. Но начальник, по непонятной мне причине, не хотел, чтобы они имели хоть какое-то отношение к теплице. Я это понял, и наше соглашение состоялось.

    На звонок начальника явился солдат. Было приказано пригласить Розенфельда. В комнату вскоре ввалилась непомерно разъевшаяся, в шинели со старшинскими погонами, с бритым лицом, туша лет 45. Как я узнал позже, это был начальник надзорслужбы. Показывая глазами на меня, начальник сказал Розенфельду:

    – Этот человек будет работать у нас агрономом. Сейчас же его выкупайте, оденьте с ног до головы во все новое и поместите на жительство в стахановский барак.

    Старшина увел меня в свой кабинет. Туда же были вызваны каптер, банщик и парикмахер. Вся операция надо мной длилась не более полутора часов, а затем мы со старшиной направились к бараку.

    3. Первая встреча с Ильей Емельяновичем

    Бараки в колонии на ночь запирались. И, хотя по углам огромного квадрата находились вышки и зона освещалась электрическими прожекторами, а снаружи вдоль проволоки бегали немецкие овчарки, побегов боялись.

    Когда замок был открыт, мы вошли в длинные сени и направились к дверям, откуда слышалась приятная мелодия. В комнате стояли хорошо заправленные железные койки, было светло и очень тепло. Заключенные, разделившись на небольшие группы, чем только не занимались: в одном углу на двух гитарах, двух балалайках и одной мандолине играли небольшие пьески, в другом двое играли в шахматы, а человек шесть за них «болели»; некоторые уже лежали на койках и читали, а ближе к двери черноусый дядя рассказывал, как он всю войну проторговал солью.

    Тут, около этой группы с усатым рассказчиком, мне староста указал на пустую койку. Я присел на нее и прислушался:

    – Да, братцы, – говорил чернобровый усач лет 40–45, по-русски с украинским акцентом, – как шарахнули немцы с самолетов по нашей станции, так в первую очередь от моего дома с семьей ничего не осталось. Одна глубокая яма. Остался я круглой сиротой. Что делать? Я как дернул пешком на соседнюю станцию, а там уже на паровозах все дальше и дальше, и оказался аж на Маныче. Дальше и ветки железнодорожной нет. Что делать? А соли кругом целые кучи. Набрал я пару мешков и на паровоз и в Центральную Россию: два мешка соли – мешок грошей. Лахва. «Так и проездил всю войну», – хвастался он. Не понравился мне рассказчик.

    Я привел в порядок свою постель, сел на койку и стал думать о своих товарищах, оставленных мной в карантине. Как все-таки общее несчастье сближает людей. Мне вот тепло теперь. А каково им? И кто их занимать будет в том холодном загоне? Самое страшное в заключении – одиночество. Не одиночка, а именно одиночество, когда вам не с кем слово замолвить, хотя вокруг и есть люди. На людях, говорят, и смерть красна. Видимо не на всех людях, а на тех, кто понимает тебя, кто сочувствует тебе. Мысленно я был в карантине, прижатый спереди и сзади теплыми телами, в темноте укрытый одеждой.

    Очнулся я оттого, что подошедший ко мне маленького роста старичок, бритый с небольшими седыми усами, с клюкой в руке, спросил:

    – Вы что, в соседях будете?

    Он пристроил у своего изголовья палочку, потом внимательно посмотрев на меня, спросил:

    – Мы что же, одностатейники с вами, кажись?

    – Я по 58, – ответил я. – Вы тоже?

    – Второй срок вот тяну, ответил сосед, подал мне руку и назвался:

    – Илья Емельянович Семенов, сын собственных родителей.

    Потом он спросил, кто я и чем занимаюсь. Я рассказал, что работал преподавателем ВУЗа, что сейчас моя семья на Дону. Рассказал о судебном процессе, сроке, о тех тяготах, которые я перенес в последние месяцы, начиная с этапа, и потом заключения во внутреннюю тюрьму и общую тюрьму. Рассказал ему и о последней встрече

    Enjoying the preview?
    Page 1 of 1