WOWилонская Башня-2. Новый Вавилон

г.

I. Вилькабамба

Постепенно тревога, терзавшая нас первые несколько суток путешествия вниз по Амазонке, развеялась. Нет, вру, не так, чуть не забыла. Утром второго дня, как мы покинули Манаус, нам выпало снова крупно перетрухать. До устья Мадейры, самого крупного из притоков Амазонки, впадающей в нее двумя сотнями километров ниже ПО ТЕЧЕНИЮ, оставалось часа четыре хода, по прикидкам Мишеля, принявшего на себя обязанности штурмана, когда с северо-востока долетел рев турбин стремительно приближающегося реактивного самолета. Он быстро нарастал, становясь все пронзительнее.

— Что-то не так, — с тревогой обронил дядя Жерар, оглядываясь. Небо оставалось бездонным, пронзительно голубым, не запятнанным ни единым облачком. Папа, в своей лодке, сбросил обороты мотора и, поднявшись на ноги, в свою очередь принялся настороженно всматриваться в горизонт. Я последовала примеру мужчин, но никто из нас не мог разглядеть причину шума, хоть мы изо всех сил напрягали зрение. Это было странно, рев сделался очень громким, протяжным, затем последовала серия оглушительных хлопков, будто двигатели лайнера подавились некачественным керосином, стали захлебываться и сбились с ритма.

— Плохо дело! — выкрикнул Мишель, вращая головой с риском вывернуть шею. Через полминуты мы убедились, он прав. На северо-западе блеснула крошечная серебряная точка, скорее даже звездочка из фюзеляжа и крыльев. Самолет быстро терял высоту, если точнее, он падал камнем. Не знаю, что там у них стряслось, и как могли одновременно отказать обе турбины, но самолет сорвался в крутое пике. Затем его двигатели взвыли на такой невыносимо высокой ноте, что у меня заложило уши. Пилоты предприняли отчаянную попытку вывести машину из пике и предотвратить катастрофу. Наверное, оба — повисли в кабине на штурвалах.

— Террористы на борту?! — ахнул Мишель. Везде-то они ему мерещились после событий 11 сентября…

Ни Жорик, ни я не ответили ему. Просто проглотили языки и молча наблюдали с леденящим ужасом, как у нас на глазах разворачивается трагедия, не в силах хоть чем-то помочь обреченным людям. Все кончилось для них за пару минут. Наверное, каркас самолета не выдержал чудовищных перегрузок и рассыпался в воздухе. Со стороны это было похоже на салют. Ослепительная вспышка принудила нас зажмуриться. Пылающие осколки, обломки плоскостей, хвостового оперения и фюзеляжа, брызнули во все стороны искрами. Часть сразу рухнула в лес у самого горизонта, и оттуда повалили клубы тяжелого, насыщенного копотью дыма.

— Боже мой, — тихо проговорил дядя Жерар.

— Вот и все, — пролепетал папочка, нагнулся через борт, зачерпнул воды, плеснул в лицо. Оно было восковым…

— Смотрите! — крикнула им я. Там, где только что был самолет, нарисовались три крошечных белых пятнышка.

— Парашютисты?! — выдохнул Мишель, в недоумении протирая глаза. — Откуда парашюты на борту пассажирского самолета?!

— Кто тебе сказал, что он был пассажирским? — вопросом на вопрос ответил Жорик.

— А каким еще?!

— Военным! Или, по-твоему, у Бразилии нет ВВС?

— Откуда на военном самолете террористы?!

— Да дались тебе эти сраные террористы, мать твою! Что ты к ним прицепился, последние мозги телевизором отшибло?! — вспылил Жорик. Папочка разобижено засопел.

— Аль-Каида повсюду мерещится, как сексуальному маньяку — голые бабы…

— Так все быстро… — пробормотала я. — Раз, и нет целой кучи людей.

— Да уж, — согласился француз, хмурясь. — Человек десять, если это был бомбардировщик…

— Бомбардировщик?! — Мишель скептически поджал губы.

— Не просто бомбардировщик, а сверхзвуковой, с изменяемой геометрией крыла, — добавил Жорик. — Что-то вроде русского Ту-160 или американского Rockwell Lancer. Не знал, что у бразильцев есть дальняя авиация…

— Уверен, что самолет был бразильским?!

— Мишель, если ты забыл, то я напомню: мы в Бразилии…

— И что с того?! Помешает это тем, кто нам дышит в спину?!

Жорик смерил отца испытующим взглядом, передернул плечами. Я бы поклялась, хотел вдобавок покрутить у виска, но воздержался. Ради мира во всем мире, как говорили в Совке…

***

Весь остаток дня, пока спускались к устью Мадейры, не перемолвились ни словечком. Настроение было подавленным, из головы не лезла авиакатастрофа, разразившаяся высоко в небе буквально на ровном месте. Никто из нас, понятно, не знал, что там у них стряслось. Дядя Жорик настроил радиоприемник на местную волну, в надежде разжиться хоть какими-то новостями, но станции штата без перерыва крутили зажигательную латиноамериканскую музыку и рекламу. Плюнув, француз обесточил приемник, буркнув, что этого говна ему и во Франции — выше крыши.

Периодически я поглядывала в сторону далекого левого берега Амазонки, туда, где разбился самолет. К счастью, лесной пожар не занялся, для этого в джунглях слишком влажно, даже если хорошенько полить их керосином. А вот вертикальный столб дыма, поднимавшийся над местом аварии, постепенно сместился с востока на запад, пока не оказался у нас за спиной. Естественно, ведь мы в темпе продвигались на восток, и течение реки нам было в помощь.

Кстати, папа напортачил с картами, штурман из него, скажем прямо, вышел гавеный. Мишель грозился, что мы увидим Мадейру не позже обеда. Однако, успело стемнеть, прежде чем устье этой громадной реки забрезжило далеко впереди. Правый берег, у которого мы держались, оборвался песчаной косой, за ним раскинулось устье Мадейры, противоположного берега было не разглядеть за опустившейся к вечеру дымке. Я высмотрела подходящее местечко для ночевки, и мы бросили якорь до утра.

— М-да, — протянул дядя Жорик, разводя костер. — Два дня на воде, а воз — и ныне там…

— Что ты имеешь в виду?! — забеспокоился Мишель.

— Пока что течение было попутным, но мы все равно ползем, как черепахи. С завтрашнего дня нам доведется идти против течения…

— Есть другие варианты?! — напрягся отец.

— Зачем кипятишься? — усмехнулся Жорик. — Я не хотел ругаться, просто констатировал факт…

***

Дядя Жора оказался прав лишь отчасти. Нашим моторам действительно прибавилось работы на следующий день, но, в остальном… Что касаемо всего прочего, путешествие пошло — как по маслу. Нас больше никто не тревожил, ни с воды, ни с воздуха, и мы постепенно успокоились. Перестали дергаться от каждого шороха. Приноровились к реке и лодкам, нащупали удобный для себя ритм, и дело заспорилось. Носы наших моторок, вспенивая буруны, развернулись на юго-восток, туда, откуда, нам навстречу катила свои зеленоватые воды Мадейра.

Конечно, почивать на лаврах было рановато, и это понимал каждый из нас. Кругом простирались дикие края, не такие враждебные, как в эпоху полковника Офсета, когда туземцам ничего не стоило засыпать путешественников градом отравленных стрел. Но и не сертифицированный курорт, где буквально на каждом шагу — по полицейскому участку и медпункту, услуги которых оплачены вами заранее, и потому включены в туристическую карту вместе с трехразовым питанием, круглосуточным баром и водяными горками в шаге от бунгало. Поэтому, повторяю, мы держались настороже, когда на седьмой день плавания миновали Маникоре, довольно приятный с виду городок, хоть он и представлял из себя хаотическое нагромождение деревянных и фанерных домиков, установленных на высокие сваи. Наверное, не просто так, ради улучшения обзора с веранд, чтобы скрасить часы сиесты, которая в Бразилии — святое дело.

— Это из-за поророки, — заметил отец.

Я украдкой взглянула на него, и у меня окончательно отлегло от души. Господи, как же приятно было снова видеть его таким жизнерадостным, с улыбкой до ушей и глазами, светящимися от мальчишеского восторга. Папа словно сбросил лет десять, а то и больше. Он помолодел самым чудесным образом, оздоравливаясь по методике Офсета. Сутулые плечи расправились, унылый взгляд куда-то пропал. Передо мной был совершенно другой человек, не сгорбившийся под тяжестью прожитых лет и попутно свыкшийся с мыслью, что скоро будет зачислен в старики. Ох и молоток же был дядя Жорик, когда подначивал нас сняться с якоря. Хорошенько проветриться, покинув уютный Кирьят-Моцкин. Я все ждала, вдруг депрессия, донимавшая папочку в последние годы, сообразит, что ее оставили с носом, и ринется вдогонку. Но нет, даже подозрительность, которой Мишель заразился по пути в Амазонию, пошла ему в целом на пользу. Расшевелила, заставила задышать полной грудью. Что и говорить, я увидела машину времени в действии, она сделала Мишеля таким, каким он был в начале девяностых, когда только завладел Даром Иштар.

— Из-за поророки? — недоверчиво прищурился дядя Жорик. Наши лодки шли параллельными курсами, мощные моторы размеренно и деловито урчали.

— Из-за нее, — подтвердил Мишель с таким довольным видом, что я не удивилась бы, если бы он, случись кошмарной волне появиться прямо сейчас, слизывая прибрежные хижины и вырывая с конем вековые стволы, принялся скакать от счастья в предвкушении, когда нас подхватит и понесет как серферов.

— Приливная волна так далеко от устья Амазонки? — усомнился Жорик. — Ну ты хватил! Да мы по одной Маморе уже поднялись вверх километров на пятьсот…

— На четыреста восемьдесят два, — важно поправил приятеля Мишель. — И что? Амазонка тебе — не какая-нибудь там Луара…

Дядя Жорик криво улыбнулся.

— К твоему сведению, приливные волны достигают десяти метров в высоту, поднимаясь вверх по реке на тысячи километров со скоростью моторного катера. Это — бич здешних краев, зато, как говорят, незабываемое зрелище…

— Ага, для тех, кому подфартило не напускать пузырей, — криво усмехнулся француз.

— В том-то и вся прелесть, Жорик. — Экзистенциализм чистой воды!

— Ага, амазонской воды, только хрена лысого она — чистая…

— Можно подумать, в Сене — чище… — продолжал вредничать Мишель.

— Смотри, накличешь на нас беду…

— Не боись, с такими мощными моторами — нам сам черт не брат. Если что, зададим стрекача…

— Если бензин не кончится…

Когда городок только показался впереди, француз предложил залить по горлышки все наличествующие канистры, но Мишель беспечно отмахнулся, заявив, еще успеется. Впереди, мол, полно цивилизованных мест, к чему даром перегружать лодки топливом…

— Помнишь, что сталось с перегруженными углем русскими броненосцами в Цусимском проливе? — спросил отец.

— Догадываюсь, — бросил Жорик. — Им устроили бесплатный ребилд?

— Что-то вроде того. Сначала — разобрали на запчасти.

— Понял, — Жорик прочувствованно кивнул.

— Другой вопрос — какая связь между столь аномально высокой приливной волной и Хамзой, подземным двойником Амазонки? — с глубокомысленным видом изрек Мишель, посчитав вопрос с заправкой топливом исчерпанным. — Нисколько не сомневаюсь, обе эти реки соединены в единую экосистему, столь грандиозную, что захватывает дух…

Этой своей Хамзой, недавно открытой учеными, папочка нам успел прожужжать все уши. О титанической подземной реке, протекающей под Амазонкой на глубине в четыре километра и впадающей в океан у самого его дна, куда способен нырнуть далеко не всякий батискаф, Мишель узнал еще дома, в Кирьят-Моцкин, занимаясь на досуге своим любимым Wiki-серфингом. И, его она так заворожила его, что с тех пор Мишель носился с Хамзой, как с писаной торбой, никому не давая проходу.

— Да вы себе хотя бы представляете, что это означает?! — вещал папочка из своей лодки, пока мы плыли. — Целый подземный мир! Километровые гроты, сказочные пещеры Али-Бабы, и, как знать, не обитала ли там прежде какая-то разумная раса.

— Атланты? — с ехидцей осведомился дядя Жерар.

— Шамбальщики, — хихикнула я, чем вывела Мишеля из себя.

— Балбесы вы оба! — замахал руками отец, выпуская руль, отчего его лодка легла на правый галс. — В истории — всегда так. Найдется один смельчак, какой-нибудь Поль Шпильман или Перси Офсет, чтобы заявить остальным: ребята, Атлантида — была. То, что вы ее найти не можете, еще ничего не доказывает! А маловеры ему хором: отвянь, лошара, загляни в учебник, там все давно написано…

— Папа, вернись! — крикнула я, потому что он отдалялся, не замечая этого в запале.

Спохватившись, отец вернул лодку на прежний курс, неодобрительно покосился на наши ухмыляющиеся физиономии.

— Если вы оба не верите, то чего тогда со мной поперлись? Вечерок скоротать?!

Верили ли мы на самом деле, что найдем Колыбель Всего? Это каждый мог молча спросить у себя. В тот момент, даже не знаю, что бы ответила лично я, если бы мне запретили юлить…

— Райское местечко, — вздохнул папочка, провожая взглядом медленно отдалявшийся городок. — Клянусь Богом, друзья, я бы, пожалуй, осел тут надолго, если бы не держал путь дальше…

Я тоже обернулась, благо, рулил все равно Жорик. Домики на сваях были самыми разношерстными. Вполне рентабельные особняки и современного вида бунгало соседствовали с убогими лачугами, где разик, как следует, чихнешь, потолок на голову упадет. Некоторые строения явно стояли заброшенными, ими давно никто не пользовался. Мешанину разнокалиберных разноцветных крыш объединял в единую композицию шпиль старой миссионерской церкви, построенной иезуитами чуть выше, на холме. Как по мне, церковь была великовата для такого захолустья. Жорик, когда я поделилась с ним этой мыслью, согласился, предположив, что городок знавал лучшие времена, когда в здешних краях разразилась Каучуковая лихорадка. Та самая, которую столь непреклонно критиковал сэр Перси, не без оснований предрекая, что как-только стихнет бум, будет им такая рецессия — не обрадуешься. Так и случилось. И, если ниже по течению Великой реки жизнь еще поддерживалась лесозаготовительными компаниями, если, конечно, корректно говорить о поддержании жизни посредством варварского уничтожения лесов посредством японских бензопил, то тут, в глуши, она почти замерла.

— Это мы пока до плантаций коки не добрались, — хмыкнул Жорик. — Вот где она бурлит, так бурлит…

— Типун тебе на язык! — донеслось из лодки Мишеля.

Помнится, Офсет, чей дневник я прочла еще маленькой, пророчил Амазонии великое будущее, имея в виду баснословные естественные богатства региона. Не знаю, куда они потом подевались, наверное, утекли на счета транснациональных корпораций и банковских картелей в качестве прибылей и погашенных займов, вместе с процентами и процентами на проценты. По пути нам попадались картины, свидетельствовавшие об удручающей бедности местных жителей. Леса стали пожиже, пеньков стало больше, чем деревьев, реку загадили отходами вредных производств, хозяевам которых было глубоко насрать на экологию. Богаче от этого потомки свободолюбивых индейцев отчего-то не стали. Что принесла им наша цивилизация? Ужасающую антисанитарию и букет из болезней, о существовании которых их предки даже не догадывались…

***

Папа не ошибся, уверяя, что впереди нам еще повстречается уйма обжитых мест, где мы запросто разживемся бензином. Ну, насчет уймы, это я хватила лишку, признаю, и все же, поселки то и дело попадались. На третий день после Маникоре мы прибыли Умайту, очередное райское местечко вроде Эдема, как сразу же нарек городишко Мишель. Пополнили запасы топлива и даже сходили с Жориком на разведку. Обнаружили прекрасный ресторанчик и вдоволь налакомились блюдами местной кухни, от которой, правда, у нас чуть позже разболелись животы. Еще бы им оставаться в покое, приняв в себя сдобренную острым чилийским перцем бобовую кашу с панированными в маисовой муке отбивными из мяса анаконды. Так, по крайней мере, заверял нас хозяин заведения, оказавшийся прямо-таки душкой. К слову, бразильская традиционная кухня — чрезвычайно острая, повара сыплют, куда ни попадя, столько перца, что, у кого, к примеру, гастрит, тому сразу крышка через вынос желудка. Порцию Мишеля мы заботливо прихватили с собой, помирать, так вместе. Папа оставался на берегу, караулил лодки и был страшно зол на нас.

— Где вы болтались битый час?! — раскудахтался он. Дядя Жора, в знак примирения, предложил выпить по стаканчику кайпириньи, это популярный местный коктейль из тростниковой водки, слегка разбавленной лимонным соком. Папочка, для виду поворчав, поминая совесть, которой у нас нет, в конце концов сдался, пригубил из стакана, сделал полноценный глоток и сказал, свесив ноги в воду:

— А ведь недурно, а?

— Не то слово, — согласился француз, подливая ему еще.

Это было что-то новенькое. Впрочем, что я к ним цепляюсь, отпуск есть отпуск.

***

Новая остановка была сделана нами в Порту-Велью, столице штата Рондония. Этот населенный пункт лежит еще выше по течению Мадейры и побольше первых двух, Маникоре и Умайты. Чтобы добраться до него, мы израсходовали еще пять дней. А потом целых шесть плелись до Нова-Маморе. По идее, могли бы и поднажать, но мои мужчины сошлись на том, что нам не стоит терзать двигатели, заставляя часами работать в скоростном режиме, моторам и без того доводилось несладко. Лодки были перегружены и сидели бы в воде гораздо ниже ватерлинии, если бы она у них только была. Течение реки быстрым, а сама Маморе после Порто-Велью пошла извиваться как змея, которой наступили на хвост титаническим сапогом.

— Тише едешь, шире морда, — глубокомысленно изрек Мишель.

— Это еще откуда?! — прищурилась я.

— От верблюда. Моя вариация старинной русской поговорки…

— Он, как всегда прав, Принцесса, — не без ехидцы заметил Жорик, накрывая мою ладонь своей, ибо я была готова вспылить. — Надо бы поберечь моторы.

— Как скажете, мессир Дюпуи, — не стала спорить я.

Самого Ново-Маморе с реки было не видать, поселок прятался за высоким, поросшим буйным тропическим лесом холмом. Вдоль правого берега, это относительно направления течения Мадейры, для нас же он был по левую руку, струилась грунтовая дорога, накатанная автомобильными скатами колея, неправдоподобно ярко — оранжевая, почти что алая, как почти повсюду в здешних краях. Дядя Жорик, когда я спросила его, отчего здесь такие цвета у дорог, прямо радуги, спустившиеся с небес на землю, пояснил, что вся фишка — в так называемом ферраллитном выветривании. Это когда кремнеземы, придающие нашим проселкам привычный желтенький оттенок, вымываются, а вместо них остаются суглинки, богатые окислами металлов, алюминия, железа, марганца и прочей лабуды. Отсюда, мол, и такой странный цвет.

— Уровень грунтовых вод высокий, — сказал Жорик. — Плюс — влияние тропических лесов на формирование гумуса…

Но я все равно не могла отделаться от нелепой мысли, что по ночам на проложенные через амазонские джунгли дороги выбираются местные гномы с бронзовой кожей и в набедренных повязках, и у каждого — по ведру с огненно красным суриком…

— Погляди-ка лучше сюда, — Жорик тронул меня за плечо. Впереди нас Мадейра распадалась надвое, образуя гигантскую латинскую букву V. Более широкое русло, цвета какао со сливками или молоком, по-прежнему уходило на юго-восток, как бесконечная взлетная полоса, покрытая безукоризненно ровным асфальтом. Второе русло, уже раза в два, резко сворачивало на юг. Эта река была темно коричневой, цвета жидкого шоколада.

— Маморе, — молвил Жорик, почему-то вполголоса. — Нам туда.

Признаться, мне тоже стало не по себе. Река была извилистой, это было видно сразу. Буйный тропический лес, густо росший по обоим берегам, они, кстати, были обрывистыми, придавал ей я сходство с тропинкой в злое заколдованное царство. Если бы она была желтой, как дорожка, сослужившая службу Элли, когда ураган принес ее в Волшебную страну, гнетущего ощущения не возникло бы. Но, концентрированный коричневый цвет и стена джунглей, отбрасывавших густую тень на реку, делала картину откровенно зловещей. Я покусала губу. Мне расхотелось туда плыть.

— Та река, что полноводнее и прямее — Рио Мадре, — сказал дядя Жорик. — Видишь, насколько она светлее. Это потому, что Рио Мадре берет начало на восточных склонах Перуанских Анд, высоко в горах, где рождается из тысяч ручьев, берущих начало у кромки ледников. От верховьев Рио Мадре до древней инкской столицы Куско — рукой подать. А истоки Маморе — много южнее, она долго течет через обширную, сильно заболоченную низменность, заросшую непроходимыми экваториальными лесами. Сливаясь воедино, обе эти реки образуют Мадейру. Кстати, именно оттуда, из Боливии, — Жорик кивнул в сторону Рио Мадре, которая показалась мне куда симпатичнее Маморе, — поздней весной 1904-го года впервые явился сюда полковник Офсет. Он и его спутники, бывшие однополчане, в сопровождении носильщиков-метисов, всего — семь человек, включая сэра Перси, выступили из Риу-Бранку. Это городок к северо-западу отсюда, где полковник стоял лагерем, когда занимался картографированием бразильско-боливийской границы. Проделав миль сто через сельву, они вышли к берегу Рио Мадре, раздобыли лодки и спустились прямо сюда. Повернули ровно на юг и начали свой подъем вверх по Маморе. Откуда в тот раз не вернулся никто кроме сэра Перси…

— В начале лета 1906-го полковник снова тут прошел, — добавил Мишель. — Только уже с Полем Шпильманом и его людьми. В том году они поднялись вверх по Мадейре, в точности повторив наш путь…

— Точнее, это мы повторили их путь, — поправил Мишеля Жорик.

— Не придирайся, мелочный лягушатник, — отмахнулся папа.

— Что, тоже прилетели в Манаус из Сан-Паулу самолетом местных авиалиний? — съязвила я.

— И ты туда же, Брут?! — фыркнул Мишель. — Они высадились в Белене на океанском побережье, приплыв из Гавра. А затем проделали полторы тысячи миль вверх по Амазонке до устья Мадейры. Наверное, наняли какой-нибудь паровой катер или купили билеты на рейсовый колесный пароход, если сто лет назад между Беленом и Манаусом было налажено регулярное сообщение. Лично я здорово в этом сомневаюсь.

— Любопытно, как тут пролез эсминец? — молвила я, глядя на цепи отмелей в устье Маморе, издали они походили на волноломы, какими защищают гавани от штормов. У крутого, подточенного нехилым течением берега, бешено вращались водовороты, видок у них был такой, словно Маморе давала понять: не лезь меня, а то худо будет.

— Ты имеешь в виду «Сверло»? — уточнил Жорик.

— А что, по-твоему, эсминцы шастают здесь туда-сюда по десять раз на дню?! — желчно осведомился Мишель.

— Ну, у миноносца не такая уж глубокая осадка, — обронил Жорик, проигнорировав сарказм в словах приятеля. — Это же не линкор. Так что, с хорошим лоцманом…

— Ага, и еще, они приперли с собой из Кронштадта земснаряд! — не унимался Мишель.

— Точно, а посланцы Саддама Хусейна — атомную бомбу, взорвав которую, им удалось здорово углубить русло, — в тон папочке отвечал дядя Жора. Именно поэтому американцам не удалось найти ее следов в Ираке. Бомба у Химического Али была всего одна, и он отдал ее любимому племяннику…

— Вы о чем это болтаете? — не поняла я.

— Об иракской экспедиции в Амазонию, санкционированной лично Саддамом в 1996-м году, — пояснил Жорик.

— И такая была?! — я вытаращила глаза.

— А как же, — ухмыльнулся француз. — Я когда-то рассказывал о ней твоему отцу. Экспедицией руководил Ибрагим Абд аль-Маджид, прекрасный археолог, ведущий иракский специалист по истории Шумера. Мы с ним встречались пару раз, как говорится, шапочное знакомство. Парень приходился племянником генералу Али аль-Маджиду по кличке Химический Али, этот фрукт курировал при Хусейне самые секретные оборонные проекты. Иракцы получили разрешение боливийских властей на производство археологических раскопок в Тиуанако и Пума Пунку на восточном берегу озера Титикака. Но, приземлившись в международном аэропорту Ла-Паса, в сопровождении иракского консула, зачем-то отправились в противоположном направлении, в город Риберальту на северо-востоке провинции Васа-Диез, граничащей с бразильским штатом Рондония. Где погрузились в моторные катера и двинулись вниз по Рио-Бени, пока не достигли Рио-Мадре, Бени — один из ее притоков. Ну а оттуда — прямо сюда, к устью Маморе. Это, конечно, предположение, на самом деле, в последний раз иракцев видели живыми в порту Риберальты, когда они грузились в катера. Но, исходя из того, что через пару недель несколько спутников Абд аль-Маджида выловили из Мадейры как раз в этих краях, похоже, они нашли свой конец в Маморе…

— Они утонули? — похолодев, спросила я.

— Скорее, они умерли под пытками, — холодно сообщил Жорик. — На трупах, прости за корявый каламбур, мета живого не было. Вышел большой дипломатический скандал. В Багдаде — рвали и метали, но иракскому МИДу нечего было ответить боливийскому правительству, когда встал вопрос: а что, собственно, поделывали граждане Ирака на границе Бразилии с Боливии. В общем, историю замяли к обоюдному согласию сторон…

— Спасибо, Жорик, что успокоил мою дочь! — прошипел Мишель. — И что бы мы без тебя делали?!

Я не могла оторваться от Маморе. Она зачаровывала и пугала одновременно.

— То есть, никто из тех, кто здесь прошел или проплыл до нас, не вернулся обратно, верно? — ничего не выражающим голосом заметила я. — Никто…

Мне представилась известное полотно художника Васнецова «Витязь на распутье», с былинным богатырем, призадумавшемся на развилке дорог перед камнем, который, в случае ошибки, легко сделается могильным.

— Сэр Перси все же вернулся, — напомнил Жорик.

— Вернулся?! — бросила я. — Это в какой же из реальностей?!

Мои мужчины не ответили мне. Должно быть, им было нечего возразить. Дроссельные заслонки обоих наших Mercury были прикрыты, дозируя ровно столько топлива, чтобы нас не сносило течением.

— Ладно, — вздохнув, изрек Мишель через минуту. — Будет вам! Чего носы повесили?! Эдак мы скоро обратно повернем! Давайте, ребятки, ноги в руки и поплыли с Богом! Жорик, держимся боливийского берега, там вроде как бурунов поменьше…

Мишель провернул рукоять подачи топлива, и его лодка устремилась вперед.

— Держимся боливийского берега?! — переспросила я, попридержав Жорика за руку. — Какого к черту боливийского берега?!

— Того, что справа, — отвечал француз. — Маморе — пограничная река, по одну ее сторону — территория бразильского штата Рондония, по другую — республика Боливия, прошу любить и жаловать.

— А где ж погранцы, не пойму?!

— Какие погранцы, Ритуля, акстись?! Откуда им взяться в такой глуши?! Тут тебе не Сектор Газа…

— Но хотя бы какой-никакой катер патрульный?

— А какой от него толк на границе длиной в тысячу километров! Я же говорил, катер с наркокурьерами мы можем повстречать с куда больше долей вероятности…

— Умеешь ты поднять настроение, — скривилась я. Вместо ответа Жорик дал газу, и мы устремились вслед за Мишелем.

***

Я говорила, что Маморе издали, со стороны, походила на змею? Ну так вот, беру слова назад, змея — очень слабо сказано. Это была не змея, это какая-то перекрученная до усерачки пружина, прекрасное местечко, чтобы тренировать на выносливость космонавтов, типа, кто первым из них сблюет. От Нова-Маморе до Гуажара-Мирин, последнего относительно крупного населенного пункта на нашем пути, от силы — километров сто по прямой. Чтобы преодолеть эту смехотворную дистанцию, нам понадобилось трое суток. Мы перли, как парусник против ветра, которому надо на юг, а он рыскает галсами то на запад, то на восток, повторяя все бесчисленные повороты дурацкого русла. В итоге, у нас случился перерасход бензина, как с кислой миной доложил нам Мишель.

— Что ты предлагаешь? — спросил Жорик, почувствовав, у приятеля появилась идея фикс, которой ему не терпится поделиться.

— Вы с Ритой перебираетесь ко мне. Ваше корыто берем на буксир.

— Ты шутишь? — заартачился дядя Жора. — Эдак мы сэкономим пару стаканов в сутки от силы, в лучшем случае, зато, почти наверняка, запорем мотор. Течение черт знает какое сильное. Опять же — не забывай о порогах. Обходить их с груженым прицепом за кормой — хорошая заявка утопить и его, и себя. Игра не стоит свеч, дружище…

С горем пополам добравшись до Гуажара-Мирин, мы пополнили запасы топлива, заполнив все емкости, что были под рукой. Баки, канистры и даже парочку фляг из-под воды.

— Тут уж без шуток, ребятки, — предупредил Мишель. Следующие семьсот километров вверх по Маморе — натуральная Terra incognita. Никто не знает, что нас там ждет, но — не бензоколонки, это точно…

Бензин влетел нам в копеечку. О том, что с заправочными станциями в округе — не густо, знал не один Мишель, но и прохвост-продавец. Естественно, этот сеньор не упустил шанса погреть руки на путешественниках, ничего личного, просто бизнес. Нам не пришло в голову сердиться на него.

Хотела бы я тебе написать, Динуля, что после Гуажары-Мирин Маморе взялась за голову и стала паинькой, разгладилась и прекратила издеваться над нами, но, куда там. Наоборот, река, будто нарочно принялась свертываться мертвыми петлями летчика Нестерова, чтобы окончательно нас доконать. Заболоченная низменность, поросшая подтопленными лесами, осталась далеко позади. Берега выросли в высоту, как зубья дракона из греческого мифа о Ясоне и Золотом руне. Они превратились в обрывистые каменистые кручи, как где-нибудь на Урале. Наверное, Маморе, будто неутомимая исполинская землеройка, пропахала мягкие осадочные породы у себя на пути, но оказалась бессильна против сланца с гранитом, и они взяли строптивицу-реку в тиски. Она, ясное дело, не сдалась. Маморе делалась все уже и злее с каждым пройденным нами километром. Она неистово билась в объятиях, но, будучи не в состоянии освободиться от каменных уз, вымещала клокотавшую в ней ярость на нас. Ее русло походило на здоровенную траншею, с невероятным трудом пробитую саперами через скалы. Тот факт, что вместо могучих грейдеров потрудилась вода, не значил ровным счетом ничего. Какая разница, кто сколотил беличье колесо для самой белки, вынужденной вращать его сутками напролет?

***

На пятый или шестой день, я толком уже не вспомню, отец торжественно объявил нам, что мы покинули Бразилию.

— Мы в территориальных водах Боливии, Ритуля, — с приличествующим событию торжественным видом объявил Мишель.

— Где, в таком случае, веснущатые девицы в кокошниках и с хлебом-солью? — с мрачным видом осведомилась я.

— Остались в России, по всей видимости. Зато перекатов впереди, судя по карте, завалом, так что, глядите в оба. И ты, и твой дружек — лягушатник…

Было три часа по полудни по местному времени, мы только что наскоро перехватили всухомятку, как скаковые кони, не покидая лодок. Жорик, широко зевнув, обустроился на носу вниз животом с дымящейся сигаретой в зубах.

— Побуду вперед смотрящим, ладно? — сказал он мне с невинной детской улыбкой. — А то — спина расхандрилась немножко…

— Разве тебе в чем-то откажешь? — вздохнула я, зная, что француза действительно донимали боли в пояснице, прямое следствие избыточного веса и положения сидя, в котором мы проводили световые дни, постепенно складывавшиеся в недели путешествия. Даже мы с Мишелем, сухопарые от природы, испытывали некоторые неудобства. Жорик же откровенно замучался. Он не жаловался на боли, но этого и не требовалось мне, наблюдавшей, как он ворочается в лодке, подыскивая подходящее положение для спины, но не может его найти…

Улегшись на носу, затылком ко мне, дядя Жора завернулся в пронзительно красное клетчатое пончо, купленное на пристани Порту-Велью в лавке сувениров.

Постепенно вечерело, вдоль реки повеяло сквознячком, прохладным таким, освежающим. Я с удовольствием подставила ему щеки и лоб. Дышать стало значительно легче, чем в полдень.

Папа держался фарватера. Я пристроилась ему в хвост. Мы шли — в кильватерном строю, как готовая к бою на параллельных курсах эскадра начала прошлого века. Русская или японская, адмирала Того, на выбор. Только стрелять нам было не по кому, высокие берега оставались безлюдными.

Конечно, на стремнине нашим моторам доводилось несладко, зато мы не рисковали напороться на камни. Мишель помалкивал. Не окликал меня. Не оборачивался. Задумался о чем-то своем. Может, о маме? Жорик, убаюканный плеском воды и монотонным гулом моторов, отключился и теперь умиротворенно посапывал из-под пончо. Человек-гора, подумалось мне, и я улыбнулась…

Но, Жорику было не суждено как следует отоспаться в тот день. И, не из-за меня. Около половины шестого вечера двигатель нашей с ним лодки неожиданно забарахлил. Сначала заработал неустойчиво, затрясся и раскашлялся, исторгнув из своего раскаленного нутра сизое зловонное облако. Обороты упали еще до того, как я, машинально, убрала газ. Мы сразу же стали отставать.

— Папа! — крикнула я вдогонку Мишелю. — Жорик!!

Мишель и ухом не повел, продолжая отдаляться. Зато француз, сбросив плед, кряхтя поднялся на ноги и, растирая поясницу, поспешил ко мне на полусогнутых.

— Что стряслось, Ритуля? — и, прежде чем я успела ответить, потянулся за веслами, сразу же обо всем догадавшись сам. — Сворачиваем к берегу, Принцесса. Глуши шарманку, пока не пыхнула…

— Как думаешь, что с ним? — я выключила зажигание тумблером.

— Если просто перегрелся, тогда нам, считай, повезло. Если что-то полетело… — он развел руками, в которых уже были весла.

— И что тогда? — с чисто женской непосредственностью спросила я.

— Тогда вызовем эвакуатор…

— Не смешно…

— Значит, пойдем на веслах…

— На веслах?! — я с сомнением покосилась на темную воду Маморе, проносившуюся мимо борта с головокружительной быстротой.

— Или впряжемся в постромки и поковыляем вдоль берега, волоча лодку на буксире как бурлаки с картины Репина. Той, что выставлена у вас в Питере в Русском музее…

— Мы не на Волге, — напомнила я, хмурясь. — А мой город называется — Кирьят-Моцкин…

— Точно, — спохватился дядя Жора. — Я и забыл. Извини. Волга, кстати, хороша уже тем, что в ней не водятся пираньи… У вас в Хайфе их, правда, тоже нет…

Нас уже несло боком вниз по течению к далекой Атлантике. Жорик налег на весла, направив лодку к берегу под углом. Я поискала глазами Мишеля. Он успел отдалиться метров на сто.

— Папа?! — завопила я. — ПА-ПА!!!

— Зря стараешься, милая, пожалей горло. Если Мишель витает в облаках, то хватится нас разве что к вечеру…

Солнце едва касалось верхушек пальм, а над поверхностью реки уже клубился туман.

— Пальни-ка в воздух Рита. Только гляди, не подстрели какую-нибудь невинную птичку…

***

— Похоже, накрылась прокладка в блоке цилиндров, — подвел итоги Жорик, произведя вскрытие двигателя, как он сам назвал эту процедуру. — Вот, видите, — отложив гаечные ключи, он протянул нам жеванную картонную пластину с кучей прорезей…

— И из-за этой чепухи встал мотор? — не поверил Мишель, с презрением глядя на проштрафившуюся деталь.

— Ты, Моше, зовешь прокладку чепухой, поскольку не лепишь снежки тыльной стороной ладоней исключительно потому, что в Хайфе не бывает метелей, — осклабился Жорик. — К твоему сведению, без нее вода из охлаждающего контура смешалась с маслом. Нам еще повезло, что мы не запороли мотор…

Мишель выпустил воздух через ноздри, но воздержался от комментариев. В нашей маленькой экспедиции именно дядя Жорик слыл бывалым автомехаником. Не без оснований, кстати. Когда-то давно, в юности, еще до армии, Жорик увлекался мотоспортом, а по вечерам подрабатывая в мастерской, занимавшейся ремонтом двухколесных рысаков. Позже, на Ближнем Востоке, в рядах миротворцев, Жорику снова довелось возиться с двигателями внутреннего сгорания, в условиях пустыни они вечно хандрили.

— Жара и чертов песок гробят технику хуже артобстрелов и мин, — как-то рассказывал француз, когда гостил у нас в Кирьят-Моцкине и запросто починил мотороллер нашей соседке, тете Норе. Она уже хотела его выкинуть, и тут он попался на глаза Жорику. — Позвольте-ка мне, мадам, сказал ей Жерар, что-то там выкрутил, а потом вкрутил обратно, и мотороллер забегал, как новенький. Нора была так потрясена этим подвигом Геракла в исполнении медведя-француза, будто он при ней превратил воду в вино, как до него один всем известный еврей из Галилеи. Помнится, папочка тоже слушал приятеля, развесив уши. Формально числясь технарем, то есть, имея диплом о высшем техническом образовании, Мишель в железе разбирался туго, как говорится, с горем пополам, хотя, пожалуй, все же отличил бы винт от болта, а стопорное кольцо — от гайки.

Чисто теоретически…

— С чего бы, интересно знать, было прогорать твоей дурацкой прокладке? — кусая губы, сказал Мишель.

— Так ведь сколько миль отмахали почти без передыха, — заступился за технику Жорик. — Груженые, да еще против течения…

— Каких-то паршивых пару тысяч километров…

— Ничего себе, паршивых…

— Это что, пробег для нового мотора?!

— Он не новый, — напомнил француз. — Изрядно побегавший…

— Так тебе еще втюхали бэушный двигатель?!

Жорик с интересом посмотрел на приятеля.

— Тебе что, память отшибло? Я, Мишель, взял, что давали. Еще и gracias сказал…

— Ну ты и шляпа после этого!

— Точно, что шляпа, — согласился Жорик уныло. — Нет бы — дождаться новых моторов, которые обещали доставить со дня на день. Но, вот беда, у меня не было на это времени, поскольку один мой придурочный партнер ухитрился поселить нас в главном осином гнезде на всем побережье.

— На меня намекаешь?! — закусил губу Мишель.

— Намекаю? Боже сохрани.

— Сможешь заменить? — спросила я, делая папочке знак, чтобы умолк. Нам только ссор между своими не хватало, для полного счастья…

Жорик, с засученными рукавами и вечной честерфилдкой во рту, смахнул перепачканной ладонью пот со лба, оставив там темную полосу — вроде боевой раскраски у индейца.

— Вне сомнений, Ваше Высочество, — он ободряюще улыбнулся мне. — Главное, было бы чем… — вздохнув, француз вытер грязные руки ветошью.

— Ты что, не побеспокоился о ремкомплекте, зная, в какую хренову Тмутаракань мы премся на старых моторах?! — задохнулся Мишель.

— Еще как побеспокоился, — в голосе Жорика послышалась обида.

— И где же он, этот твой ремкомплект?!

— Надо искать, — сказал Жорик. — Не помню, куда я его сунул. Мы собирали вещи в большой спешке по причине, которую я уже назвал…

— Как он выглядит? — поспешила спросить я, видя, что Мишель воинственно надувает грудь.

***

Мы истратили на энергичные поиски еще два часа, вывернув буквально наизнанку содержимое обеих лодок.

— Такой целлофановый пакет, — бормотал Жорик виновато. — Я прекрасно помню, что он был…

— Может, мы его нечаянно выложили на одной из стоянок? — предположила я.

— Сомнительно, — качал головой здоровяк.

— Может, его вообще не было?! — злился Мишель. — А был ли мальчик, Жора? Может, мы только даром тратим время…

— Да не помню я…

— Ты прямо как Доцент в Джентльменах удачи! Тут помню, а тут — не помню!

— Так и есть…

Короче, мы ничего не нашли. Настали сумерки. Быстро стемнело.

— Становимся лагерем? — спросила я.

— Есть альтернативные варианты? — поджал губы отец.

— Ссориться бессмысленно, — сказала я примирительно. — Ну, потеряли. Бывает…

— Бывает, — кивнул Мишель. — Предлагаю всем вооружиться…

— Зачем? — удивилась я. — Никого же нет?

— А если появятся?!

— Кто, Мишель?! — подал голос Жорик.

— А хотя бы те бандиты, что прицепились к нам в Манаусе…

— Да ну брось. Если бы они за нами гнались, давно бы догнали. Сам сказал, мы прошли две тысячи километров…

— Значит, кто-то еще, — не сдавался Мишель.

— Да с чего ты так решил?! — взбеленилась я.

— А по закону жанра потому что! — отрезал отец. — Раз сломался мотор, значит, самое время появиться кому-нибудь, от кого мы теперь не сможем удрать…

Стоя на берегу в сумерках, мы уставились друг на друга. Признаться, после этих слов меня прошиб холодный пот. Я оглянулась на реку, туда, откуда мы приплыли, но там уже сделалось темно, хоть глаз выколи.

— Сплюнь, — сказал Мишелю Жорик.

— Тьфу, тьфу, тьфу, — раздалось из мрака оттуда, где стоял папочка.

— Я займусь ужином, — сказал Жорик.

— Огонь в кустах разводи, — напутствовал его папа.

***

Утром мы поступили так, как когда-то предлагал Мишель ради экономии бензина. Погрузились в папину лодку, взяв оставшуюся без мотора на буксир. Собственно, ничего другого нам все равно не оставалось. Ну, не возвращаться же обратно тысячу миль…

Скорость, понятно, упала до черепашьего хода. Сильное течение испытывало на прочность единственный уцелевший мотор, которому теперь доводилось отдуваться за двоих. Высокие обрывистые берега медленно проползали мимо, густой тропический лес, покрывавший их, казался живой стеной, исполинским частоколом заколдованного пиратского форта на острове сокровищ. Порой русло становилось таким узким, что раскидистые кроны с противоположных берегов были готовы сомкнуться у нас над головами в подобии тоннеля метро. Нас накрывала тень, и мы машинально вжимали головы в плечи, ибо в джунглях кипела жизнь, и из чащобы неслись звуки, свидетельствовавшие, там полно диких зверей, и они растревожены нашим наглым вторжением.

— Представляешь, Марго, что чувствовали конкистадоры Франческо де Орельяны, когда выгребали тут против течения четыреста лет назад? — спросил дядя Жерар. Ему пришлось наклониться ко мне, чтобы перекричать рев мотора.

— Нет, — честно призналась я, подумав, что вряд ли ощутила бы себя комфортнее, поменяв свои старые армейские брюки и камуфляжную куртку с миллионом удобных карманов на дурацкую стальную кирасу и капеллину, как, если не путаю, звались нелепые клепаные каски конкистадоров. Один высокий, чисто петушиный гребень на макушке этой кастрюли чего стоил? Курам на смех! Да и вообще, выпадешь в железных доспехах за борт, и adieu. Камнем на дно, без вариантов…

Но, конкистадорам было на неудобства начхать. Эти спесивые охотники за приключениями перли напролом, не имея под рукой ни антибиотиков, ни сотовых телефонов, ни спутниковых навигаторов, ни многозарядных скорострельных винтовок, ни моторов, а только ром в качестве антисептика, шпаги с алебардами — чтобы отбиваться от туземцев и алчность с гордыней — в качестве основных побудительных мотивов. И они были готовы терпеть любые лишения, кроме того, забраться в пасть ко льву, то есть, ягуару, лишь бы добиться своего. Найти легендарную Вилькабамбу, сказочный город в самом сердце джунглей, где и крыши храмов, и кирпичи стен, и даже булыжники мостовых — отлиты из червленого золота. О, ради него и конкистадоры, и сопровождавшие отряды католические миссионеры перебили бы всех, кто осмелился встать у них на пути. Они пролезли бы в любое пекло, и даже на Луну, если бы им представился шанс подняться туда. В конце концов, чем Амазония не была для них Луной или даже Марсом? Ведь, прежде чем Аполлон с Нилом Армстронгом на борту отправился туда, астрономы сделали тысячи ее фотографий, а математики высчитали маршрут, заложив данные в громоздкие вычислительные машины. Наконец, за полетом на Луну в прямом эфире следил весь мир. Что из перечисленного выше было у конкистадоров? Ответ однозначный: ничего. Ни радиосвязи с целым Хьюстоном на проводе, ни карт. Одна лишь безумная отвага…

Я невольно улыбнулась, представив Франциско де Орельяну и его спутников, Гаспара де Карвахаля и Мартина де Муруа Нилом Армстронгом, Базом Олдриным и Майклом Коллинзом в скафандрах у лунного модуля. Наверное, они бы не слишком обрадовались, узнав, что кругом никакого золота, и даже кислорода — кот наплакал…

***

Ближе к вечеру обрыв на правом берегу неожиданно скатился к самой кромке воды. В образовавшейся ложбине на новых с виду сваях стояла будка вроде лагерной вышки. Я невольно напряглась в ожидании, когда оттуда выглянет вооруженный пулеметом МГ-42 надзиратель в эсесовской униформе, чтобы рявкнуть нам: Arbeiten! Впрочем, Achtung, Juden, тоже, наверное, подошло бы. Вот она, память крови, та самая, передаваемая из поколения в поколение на генном уровне, существование которой семьдесят лет назад безуспешно пытался доказать Рудольф Штайнер. А ведь ничего и доказывать не надо.

На песке у самого берега виднелись следы, оставленные носами причаливавших тут моторок. Чуть выше по течению покачивался на легкой зыби свежевыкрашенный стальной причал, пара металлических бонов, связанных дощатым настилом. Здесь, вне сомнений, швартовались суда покрупнее. Причал удерживали у берега несколько тросов, без малейших признаков ржавчины, густо смазанные гудроном.

— Вот и чудненько, — воспрянул духом приунывший было Мишель. — Образцовый порядок! Сразу видать — хозяйственные люди, а не шалопаи какие-нибудь. Значит, и запчасти имеются, не то, что у некоторых…

— Да уж, — протянул Жорик, положив руку на цевье ружья. Мы расчехлили оружие еще накануне, когда Мишелю взбрело в голову, что поломка мотора — лишь первый звоночек, так сказать, начало черной полосы, сменившей белую, она мол, и так была подозрительно долгой — больше двух тысяч километров — как по маслу…

Немного выше по склону, на тщательно расчищенной от тропических зарослей поляне, стояло несколько сколоченных из досок хибар. На обширной веранде одного из домов вполне миролюбиво колыхалась свежевыстиранная одежда. Правда, сама одежда была отнюдь не мирной: — пять или шесть камуфляжных штанов армейского покроя и примерно столько же курток…

— А ты думала разглядеть подвенечное платье? — ухмыльнулся дядя Жорик, проследив за моим взглядом. Впрочем, как говорят, у страха глаза велики. В конце концов, и мы были одеты, как солдаты. Правда, моя старая полевая форма диссонировала с принятыми в джунглях оттенками, но в остальном, что касаемо покроя… Словом, одежда, смутившая нас, могла принадлежать кому угодно, лесникам, лесорубам, егерям. Не обязательно — бандитам. Но, разумеется, списывать последний вариант со счетов тоже не следовало…

Мимо хибар проходила огненно-рыжая грунтовая дорога. Колея, накатанная внедорожниками. Людей видно не было.

Пока мы с Жориком вращали головами и нервно теребили оружие, папочка решительно взял к берегу, не спрашивая нашего мнения. Поскольку он сидел у руля, итальянская сидячая забастовка была единственным нашим уделом. Мы не могли проголосовать даже ногами, как говорили о евреях, когда те выезжали из СССР.

— Эй, Нахимов, куда собрался?! — подал голос француз. — Поплыли отсюда с Богом!

Но Мишель пропустил эти слова мимо ушей. Минута, и нос нашей моторки ткнулся в берег, как теленок в коровье вымя.

Не успели мы толком причалить, как на веранду выглянула смуглая ла мегера средних лет. Наверное, решила, вернулись хозяева штанов, даже успела машинально тронуть развешенные на веревках вещи, проверяя, не высохли ли. Узрела незнакомцев и остолбенела в сильнейшем замешательстве. Что сказать, мы забрались в дремучие дебри, где каждое новое лицо — событие. А тут лиц было — целых три. Что ждать от пришельцев, незнакомка, понятно, не знала. В России говорят — незваный гость — хуже татарина, имея в виду трехсотлетнее Золотоордынское Иго. И еще в России говорят: закон — тайга…

— Здравствуйте! — крикнул папа, спохватился и повторил на испанском: — Buenos dias, senorita. — Перемахнул через борт и добавил по-португальски, на всякий пожарный случай: — Bom dia…

Женщина еле заметно кивнула в ответ, по ее губам пробежала бледная улыбка.

— Ola senhor.

— Отлично! — с воодушевлением воскликнул Мишель. — То есть, я хотел сказать, multo bem!

И, всем своим видом источая самые добрые намерения, зашагал навстречу незнакомке по песку. Правая рука отца была пуста. В левой тускло поблескивал электронный разговорник, специально для таких случаев купленный в одном из супермаркетов Хайфы. Это было накануне нашего отъезда, папа был доволен как слон и, потрясая у меня перед носом приборчиком, даже процитировал известный отрывок из книги Берешит:

— И сказал Бог, и народ один, и речь у всех одна, и это лишь начало их деяния. А теперь не будет для них ничего невозможного, что бы они не вздумали делать. Сойдем же и смешаем там речь их, чтобы один не понимал речи другого…

— И рассеял их Бог оттуда по всей земле, и они перестали строить город. Поэтому наречено имя ему Бавель, ибо там смешал Бог язык всей земли, и оттуда рассеял их Бог по всей Земле… — наизусть закончила за него я. — Это ты к чему, папочка?

— Как это, к чему? Да здравствуют научный прогресс и корпорация Sharp, вот к чему. Аллилуйя!!

— Что он творит?! — процедил дядя Жора из другой Вселенной, и я вернулась обратно, из уютной солнечной Хайфы на берега Маморе, в верховья Амазонки.

— Что тут у нас на карте обозначено, принцесса? Глянь-ка, будь добра…

— На карте? — видимо, частично я все еще оставалась в родной Хайфе.

— А я как сказал? — правая рука дяди Жоры продолжала лежать на лакированном орехе приклада.

Выудив карту, я развернула ее на коленях.

— Что это за населенный пункт? Есть хотя бы какие-то предположения?

— Пуэрто Трапиче, наверное…

— Дай поглядеть!

Я повернула карту так, чтобы он смог сориентироваться.

— Не сходится, — Жорик покачал головой. — Пуэрто Тропиче — побольше будет. Да и выше по течению однозначно. Кроме того, там Маморе точно на запад течет, а здесь — ровно на юг, — француз сверился с компасом. — Что скажешь?

Я не успела ответить. Обменявшись с незнакомкой парой фраз, каждый раз при этом клацая по клавишам своего волшебного переводчика, папа поспешил обратно, лучезарно улыбаясь.

— Все изумительно! — сообщил Мишель на ходу. — Эта сеньорита сказала, у нее есть бензин, и она готова продать столько, сколько надо. А нам, кстати, не помешает пополнить запасы горючки, если, конечно, вам не улыбается проделать обратный путь на веслах. Жорик, у тебя еще остались бразильские реалы? Если нет, баксы — тоже сгодятся…

— Запасемся топливом в Пуэрто Тропиче…

— Чем тебе здешний бензин плох?

— Я ни минуты не сомневаюсь, бензин, который ты вознамерился заполучить, самый лучший во всем бассейне Амазонки, — сердито буркнул Жорик. — У него просто потрясающее октановое число, и еще, он чист как слеза! Одна проблема, он принадлежит наркомафии. Так что давай как двигать отсюда, по добру, по здорову, пока не вернулись парни, чьи запасные штаны болтаются на бельевых веревках. Потому что, как только они появятся, будет тебе и бензин, и реалы, и баксы, и еще тридцать три удовольствия оптом!

— Она, — папа махнул в направлении хибары, за порогом которой скрылась незнакомка, — сказала мне, что запчасти, какие только угодно, есть в поселке. Он всего в пятистах метрах от берега. Видите, дорогу через лес? Там фактория, а при ней магазин и склад запчастей…

— Мишель, ты что, уши с утра не мыл?! — похоже, дядя Жерар был примерно в паре градусов от точки кипения. — Ты меня задницей слушаешь?!

— Ушами, и, похоже, у тебя приступ паранойи, Жорик! — отмахнулся Мишель. — Но я ему не поддамся!

— Это говоришь ты?! — вытаращил глаза здоровяк. — После того, как запрещал нам с Ритой включать мобильные телефоны?!!

— Не вижу ни малейшей связи, Жорик!

— Тебе что, коксом разжиться приспичило?!

— Меня приспичило разжиться запчастями. Я спокойно схожу в деревню и раздобуду ремкомплект. Десять минут туда, десять обратно, делов-то…

— Мишель, единственным, чем ты разживешься там, куда собрался, будут неприятности. Ты навлечешь на нас беду!

— Любопытно, каким это образом? Сеньорита сказала, в поселке — иезуитская миссия и лесозаготовительная контора…

— Где ж тогда бревна, сплавляемые лесорубами по реке?!

— На складе!

— Мишель, на том складе лежит кока, — вид у дяди Жерар стал усталым. — По-моему, это ясно даже ослу…

— Ослу ясно, а мне — нет, — уперся отец. — Зато я отдаю себе отчет: до твоего Пуэрто Тропиче гребаного нам еще переть и переть, как до Москвы рачки, километров триста — как минимум! Любопытно, что вы оба запоете, когда накроется второй мотор?! А выключенные мобилки ты сюда даром приплел. Я спутников-шпионов, как прежде опасался, так и сейчас опасаюсь! Только они — у сверхдержав есть, а не у наркобаронов. Не тот уровень. Так что, пускай они там, хоть коку растят, хоть коноплю, хоть черную редьку, мне — без разницы! А хотя бы и грибы с галлюциногенами! Моя хата — с краю, я — мирный турист без мотора, мне — запчасти надо!

— Ты еще и идиот к тому же, — вздохнул Жорик. — А, делай, как знаешь, но мы с Ритой — отчаливаем…

— Дядя Жора?! — взмолилась я. — Папа, может, не надо?!

— И ты туда же?!

Резко развернувшись, Мишель решительно зашагал по огненному проселку.

— Ну что ты будешь делать?! — всплеснул руками здоровяк, оборачиваясь ко мне. — Прости меня, милая, ну не баран ли?!

Я промолчала.

— Мишель?! — крикнул в спину отцу дядя Жерар. — Полчаса тебе на все, про все! Ты понял?!

Папа даже не обернулся.

— Он еще и разобиделся, ну и дела!

***

— Часа — как и не было, — констатировал Жорик, глянув на часы. Мне нечего было возразить ему. Что и говорить, ожидание затянулось. И, чем больше оно затягивалось, тем крепче натягивались наши нервы.

Веревки на веранде опустели. Сеньора, отправившая отца в лес за запчастями, сняла просохшее белье и больше не появлялась в поле зрения. Впрочем, я нисколько не сомневалась, она приглядывает за нами из глубины помещения. Это было несложно. На пустынном берегу мы с Жориком торчали у всех на виду, как две мишени в тире.

— То-то и оно… — согласился француз.

— Тихо-то как, — обронила я.

— Угу, — протянул Жорик. — Прямо сонное царство… Сиеста длиной в рабочий день. Вот только не спится ни шиша…

Я поежилась при этих словах, хоть даже у воды было довольно жарко. Почувствовала под сердцем неприятный холодок. Нахмурилась, невольно вспомнив службу в армии. Там частенько бывало именно так. Наблюдаешь в оптику сонную до дурноты деревушку, такую невозмутимую, что сам, поневоле, начинаешь зевать. Но, не получается в последний момент, и сон не идет. Наоборот, ни с того, ни с сего подводит живот, а на виске просыпается венка, бьется все чаще, вслед за сердцем, пускающимся на разгон, как самолет. И тогда ты осознаешь, нет, ты на физическом уровне чувствуешь, как живое существо: в любой миг, вплоть до прямо сейчас, из этого знойного спокойствия, где не колеблется ни единый стебелек, где даже бабочкам с мухами лень порхать, может вылететь посланная снайпером пуля. Хлоп, и тебя больше нет. И снова кругом — тишь да благодать…

Только теперь без тебя…

— Что-то не так, принцесса? — Жорик поглядел на меня с тревогой.

— Все в ажуре, — я выдавила из себя улыбку, довольно вымученную, по правде говоря. — Просто армию вспомнила…

— А…

— Придурков из Хэзболлы с АК-47 наперевес мы тут вряд ли конечно повстречаем…

— Сомневаюсь, будто наркоторговцы — приятнее в общении, — пробормотал Жорик.

— Вправду думаешь, там, — я показала на дорогу, по которой ушел Мишель, — плантации коки?

— Ты решила — я шутил? В здешних краях проходит кокаиновый трафик из Боливии в Венесуэлу, откуда наркота поставляется на главные рынки сбыта в Европу и Штаты. Тут все вокруг наркоты крутится, другой работы — нет…

— Но, даже если так, мы же — не агенты федеральной службы по борьбе с наркотиками? У них — своя свадьба, у нас — своя…

— Главное, чтобы наркомафия придерживалась того же мнения, — буркнул Жорик.

Прошло еще полчаса.

— Что будем делать? — спросила я.

— Надо за ним идти, — без энтузиазма сказал Жорик. — Только кому-то одному. Поэтому, вот мой план, принцесса: Отчаливаем, поднимаемся вверх по течению вон до той излучины, видишь? Находим там укромное местечко. Ты стережешь лодки, я прогуляюсь за Мишелем. Идет?

— А если он к тому времени вернется?

— Вернется — подождет, не маленький.

— Смысл искать укромное место? Не проще ли вытащить лодки на берег прямо тут?

— Не проще. И не надейся, что я оставлю тебя здесь одну…

— А ты не надейся, что я отпущу тебя одного!

— Отпустишь как миленькая, если не хочешь, чтобы мы остались без лодок.

— За папой пойду я. Это мой отец!

— Еще чего?! Даже не мечтай!

— Тогда пойдем вместе, — сказала я.

— Это опасно…

— Я давно не маленькая и умею за себя постоять…

— Знаю… — он вздохнул.

Не берусь судить, Дина, к чему бы мы пришли в результате, но судьба распорядилась иначе, сделав выбор за нас. Мы почти одновременно уловили далекое жужжание мотора. Оно доносилось снизу по реке. Звук быстро нарастал, судно, приближавшееся к нам, шло на приличной скорости.

— Начинается, — похолодев, молвила я, подымаясь с песка и отряхивая пятнистые брюки. Дядя Жерар так и остался сидеть в лодке с ружьем на коленях, только набросил сверху куртку. Он меланхолично пожевывал стебелек. Насколько я смогла изучить повадки француза, это свидетельствовало: внутри он — как свернутая пружина.

— Кто к нам пожаловал? — я приставила ладонь ко лбу козырьком.

— Возьми бинокль, будет сподручнее…

Первым под руку попался не бинокль, а шикарный папин Nikon, зеркалка с таким цифровым зумом и объективом, что, при желании, в него можно было изучать Луну.

— Это — не обычная моторка, — сообщила я через минуту, не отрываясь от экранчика видоискателя. — Большой катер. На борту мужчины в камуфляже. Человек шесть. Да, шестеро. Все вооружены…

— Кто бы сомневался, что это будут не дачники, — сухо заметил дядя Жерар.

— Как минимум у двоих автоматы Калашникова…

— Хорошее оружие, — констатировал здоровяк. — Не промысловое, конечно. То есть, не для охоты. Хотя, смотря на кого охотиться…

Закинув фотоаппарат за плечо, я потянулась за ружьем.

— Отставить, — скомандовал дядя Жерар.

— Но… — начала я.

— Никаких, но, — он скрипнул зубами. — Ты же не собираешься по ним палить?!

— Нет, если только они не дадут мне повода…

— Не зная, что случилось с отцом?

— Черт! — выругалась я.

— К тому же, это ведь могут быть боливийские солдаты. Или — бразильские. Не уверен, что у них на вооружении русские автоматы, но, чем черт не шутит…

— Паршивая ситуация, — пробормотала я.

— Гавеная, — согласился Жорик. — Давай, принцесса, попытаемся ее не усугубить, ладно? Держись поближе ко мне и не делай резких движений. Уговорились?

Пока мы путешествовали по реке, он присматривался ко мне точно так же, как я к нему, и уже был в курсе относительно моего вспыльчивого нрава. Не то, чтобы мне доставляла удовольствие стрельба по людям, но, если кто-то иначе не понимает, да и человеком его не назовешь при всем желании, то…

Тогда — сам напросился…

Катер приблизился настолько, что о бинокле можно было больше не беспокоиться. О жизни — сколько угодно, правда, не знаю, что бы это дало? Тут, что называется, беспокойся, не беспокойся…

— Постарайся их не злить, — наставлял меня дядя Жерар, улыбаясь во все тридцать два зуба, словно повстречал старых приятелей и теперь чертовки обрадован. О, сколько лет, сколько зим, старина?! Дружище, какими судьбами! Что-то типа того. Жора, кстати, на поверку оказался прекрасным артистом. Нас, понятно, тоже заметили и теперь изучали во все глаза. Один из военных, до того сидевший в кресле справа от водителя, встал, как какой-нибудь задрипанный фюрер средней руки. Почему я подумала о Рейхе в тот не самый подходящий момент? Не знаю, быть может, снова сработала память на генном уровне, пробудившаяся полтора часа назад при виде их дурацкой наблюдательной вышки. Впрочем… А какая еще аллегория должна была возникнуть у меня от зрелища набитого вооруженными головорезами в хаки катера, внешне он действительно слегка напоминал какой-нибудь открытый «Майбах» из тридцатых годов минувшего столетия. Лимузин, выпущенный ограниченной серией для высших чинов СС вследствие того, что все силы и ресурсы нациков оказались переброшены на производство танков «Тигр» и «Пантера» …

Кстати, военная форма, в которую вырядился местный боливийский фюрер, действительно немного смахивала на ту, что носили в Ваффен СС. Поэтому, мне ничего не стоило вообразить, что южноамериканская модификация фюрера или даже его продвинутый апгрейд, приготовилась принимать парад обновленного Гитлерюгенда. Персонаж сразу показался мне помпезным до комичности, а потому чрезвычайно опасным. Такие люди, стоит им открыть рот, сами по себе провоцируют здоровый смех, и тогда им только и остается, что начинать кровавые репрессии, иначе зрители ни за что не перестанут хохотать.

Ох и индюк, — пронеслось у меня, и я едва не рассмеялась. В этот момент местный фюрер удостоил меня взглядом свысока, и мой смех застрял в глотке, но улыбка осталась, не успела сползти к уголкам рта.

— Вот и молодчина, — по-своему истолковал мое поведение дядя Жерар. — А еще говорила, не умеешь притворяться. Побольше доброжелательности, принцесса, будь вежлива с ними и, будем надеяться, все обойдется. Не забывай, мы имеем дело с латиноамериканцами, их темперамент управляет ими на уровне инстинктов. Они любят строить из себя галантных кавалеров, идальго, мелодрама — их стихия. Только не надо предоставлять им повода довести мелодраму до драмы. Это они тоже могут запросто…

Тем временем, водитель катера поднял ногу с педали акселератора. Рев мотора сразу перешел в сопровождавшийся утробным бульканьем рокот, обороты упали, за ними скорость, и массивный корпус, до того глиссировавший над поверхностью, тяжело опустился в воду, подняв приличный бурун прямо по носу. Разбуженная катером река принялась рассерженно шлепать берег темными волнами: плохой берег, плохой. Как будто он нес ответственность за прибытие военных. Фюрер убрал бинокль и нацепил черные очки. Как по мне, это уже было лишним, но пойди такому человеку скажи…

Днище из дюрали заскрежетало о песок. Четверо солдат, у меня на языке так и вертелось слово «штурмовик», спрыгнули на берег с автоматами наперевес. За ними через нос катера важно выбрался фюрер. Пока происходила высадка, нас держали под прицелами. Кстати, я не ошиблась с первоначальной оценкой. Трое молодчиков были вооружены советскими или лицензионными АК-47 с деревянными прикладами. У остальных имелись пистолеты-пулеметы MP5 Heckler & Koch, обычное оружие для спецназа. Вскинув руку тыльной стороной ладони, словно демонстрируя, что она пуста, дядя Жерар с расстановкой произнес по-португальски:

— Приветствуем вас, сеньоры…

И медленно поднялся. Оказывается, пока я изучала незваных гостей в видоискатель, он успел переложить винтовку на дно лодки.

— Пресса?! — крикнул фюрер, едва разглядел папин Nikon, болтавшийся у меня на шее. Наверное, с тем же видом, что шестьдесят лет назад напускали на себя его старшие товарищи, когда кричали: Жиды?

Головорезы замерли, как по команде, оружие было наставлено на нас.

— Не пресса! — поспешил успокоить их дядя Жерар. — Туристы. Из Франции. Меня зовут Жерар Дюпуи, я — археолог. Сеньорита Рита — моя племянница, студентка. Мы путешествуем по Амазонке…

— Вы далеко забрались, — сказал маленький фюрер на чистом английском. Его физиономия источала подозрительность.

Дядя Жерар сделал несколько шагов навстречу военным. Я двинулась следом, придерживая болтавшийся фотоаппарат.

— Мы намерены повторить маршрут, которым прошел великий путешественник полковник сэр Перси Офсет, знаменитый первооткрыватель, географ и большой друг вашего народа, — сказал дядя Жерар.

— Мы знаем, кто такой сеньор Офсет, — несколько озадаченно сказал фюрер. Наверное, он не ожидал подобного оборота, и потому чувствовал себя, если и не сбитым с толку, то, по крайней мере, слегка дезориентированным.

— Вот мой паспорт, — продолжал дядя Жерар столь доброжелательно, словно беседовал с заблудившимися в лесу детьми. Или с великовозрастными отморозками, пронеслось у меня, или с бешеными псами, готовыми сорваться с цепи в любой момент.

— Мы вынуждены просить вашей помощи, синьор, — вел дальше дядя Жерар. — Один из наших моторов вышел из строя, — для вящей убедительности здоровяк сначала показал на сломанный двигатель, а затем скрестил запястья, изобразив нечто вроде косого Андреевского креста. — Мой брат и отец сеньориты отправился в поселок, — теперь дядя Жерар указал на лес, — за помощью…

Фюрер, продолжая хмуриться, сделал знак одному из штурмовиков, чтобы взял у дяди Жерара паспорт. Перелистал его. Вскинул подбородок, сверяя фотографию и оригинал. Куда именно смотрит фюрер, судить было сложно из-за очков.

— Так, а вы, сеньорита? — он обернулся ко мне. Я уже открыла рот, когда на крыльцо хибары выглянула женщина, та самая, с которой разговаривал Мишель. Фюрер поманил ее мизинцем в тонкой лайковой перчатке. Женщина очутилась рядом так быстро, словно тоже была солдатом. Они перебросились несколькими, сказанными по-португальски фразами. Я не разобрала ни слова, но, похоже, ответы удовлетворили фюрера, и он немного расслабился. Под усами даже мелькнуло некое подобие улыбки.

— Значит, живете в Париже, сеньор? — уточнил он, возвращая паспорт дяде Жерару.

— В Орли, — отвечал тот. — Я преподаю историю в университете…

Фюрер, кивнув, снова обернулся ко мне, галантно отдал честь.

— Сеньорита Рита? Боливийская армия и лично полковник Перес Мария Фернандес — к вашим услугам, прекрасная сеньорита. Можете не сомневаться, вы встретите у нас самый радушный прием. Мы всегда рады иностранным гостям и приложим все силы, чтобы вы остались самого высокого мнения о простых солдатах, чей суровый долг состоит в бескомпромиссной борьбе с проклятыми наркоторговцами.

Я была тронута, честное слово. Меня переполняло раскаяние. Как я могла так ошибиться в славном вояке, даже фюрером его успела обозвать?! Хорошо хоть, про себя, и доблестный офицер этого не слышал.

Тем временем полковник, поймав мою ладонь, поднес к губам.

— Мое почтение, сеньорита Рита — произнес он проникновенно, заглядывая мне в глаза.

Вот тут-то и загремели выстрелы. Это оказалось так неожиданно, что я, стыдно признаться, окаменела. Боливийские солдаты тоже растерялись. Что же до полковника Фернандеса, то он так и остался стоять, щекоча мою ладонь своими дурацкими усами. Один дядя Жерар не сплоховал. Я даже не поняла, как ему это удалось. Но уже через секунду француз прикрывался боливийским командиром, как живым щитом. В правой руке дяди Жерара был пистолет системы Вальтера.

Откуда у него пистолет?! — поразилась я, не сразу сообразив — это Вальтер полковника, ловко извлеченный дядей Жераром из кобуры. Вот тебе и неуклюжий медведь-археолог…

— Сеньор полковник, прикажите своим людям бросить оружие! — процедил француз, но потрясенный боливиец лишь хлопал ртом, как выброшенный на берег тунец.

— Автоматы на песок! — рявкнул дядя Жерар. — Быстро!!

— Делайте, как он приказал, — слабым голосом продублировал полковник. Наконец-то он обрел способность говорить.

— Вот так-то лучше, — сказал француз, когда команда была выполнена. — Рита, подбери оружие! Эй, вы?! — скомандовал дядя Жерар солдатам. — Руки за головы и шаг назад!

Солдаты отступили. Я смогла беспрепятственно завладеть автоматами. Три из них забросила за спину, два приберегла для себя и дяди Жерара. Смахнула со «своего» МР-5 песок, сняла с предохранителя, передернула затвор.

— Молодец, — похвалил дядя Жерар. — Меня больше устроит АК-47, остальное оружие — разряди, и в воду. Ты же не хочешь надорваться, таская на себе столько железа…

— Вы совершаете большую ошибку, сеньоры, — хрипло предупредил полковник Фернандес. — Нападение на силы безопасности суверенной Боливии — тяжкое государственное преступление, и вам оно дорого обойдется. Не помогут и заграничные паспорта…

— Заткнитесь, милейший, — оборвал Фернандеса дядя Жерар. — Вы такой же полковник боливийской армии, как я… — он замешкался, подыскивая подходящее сравнение.

— Как вы — французский археолог?! — закончил за него боливиец.

— Я-то как раз археолог. А вы, месье Фернандес — или мафиози, или оборотень в погонах, что еще хуже,