Уроборос

Пролог

Знаете, наверное, далеко не всем знакомо то чувство предсмерт­ного ужаса и жалости к себе, когда тень в ярко освещенном ­дверном проеме становится всё больше, а шаги — всё громче и отчетливее. Вроде бы и время идет, и слышен скрип несчастных половиц под ногами твоего самого страшного кошмара… Но ты как будто выпадаешь из колеи реальности, ничего вокруг не замечая, и чувствуешь, как грудь от быстрого дыхания пережимает словно острыми терновыми ветвями. Тогда время утекает сквозь пальцы: тело, пронимаемое жаром, тебя больше не слушается, руки дрожат от напряжения, остекленевшие глаза широко раскрыты, а на губах застывает вопль отчаянья, который никто не может услышать из ныне существующих на свете людей.

Я Леон Винсент Дайм, и я попался. Остался без единого шанса на спасение и надежды на лучшее будущее. Пессимистично? Нет. Скорее я рассуждал куда более реалистично, чем обычно, прекращая без конца мысленно терроризировать себя вопросами «Почему я?» и «Почему именно со мной?». Сколько бы я ни бегал, ни искал ответы на вопросы и решение своих проблем, они нашли меня, и подтверждение этим словам, доказательство — силуэт, нависший надо мной, с потусторонними нечеловеческими глазами. Я пытался всё изменить: плясал под чужую дудку, унижался, просил, прятался, ревел как девчонка, но всё это было зря. Они неприступны, неразговорчивы, не идут на компромиссы. В глубине души я понял всё это с самого начала, но как дурак до последнего отказывался верить в происходящее. А теперь они здесь, и деваться мне некуда.

Дальше бежать бессмысленно, сопротивление бесполезно. Как только глаза, переполненные злобой и неиссякаемым гневом, обнаружили меня в самом дальнем углу комнаты, я понял, что это конец. Мне оставалось лишь смело смотреть в лицо опасности, принять удар на себя, но я и этого не мог, поддаваясь своим страхам. В последние секунды между жизнью и смертью я скорчился на деревянном полу подобно трусу, еле справляясь с немыми всхлипами сдерживаемых рыданий, после чего всё вокруг потемнело и растворилось в объятьях пустоты, наконец подарив избавление.…

Но это уже совершенно другая история.

Глава 1

Я жил в маленьком непримечательном городке, до которого никому не было дела. По телевизору говорили про катастрофы, убийства, митинги недовольных граждан, вооруженные конфликты, взрывы, а у нас этого никогда и не было, словно мы не принадлежали к остальному миру, медленно погружающемуся в хаос. Сколько я себя помню, у меня над головой всегда нависало чистое небо, а воздух никогда не пах гарью пожаров или взрывающихся машин. Я не знал ни голода африканских детей, ни холода и болезней людей, оставшихся без крова в огромных городах-мегаполисах. Я был совершенно обычным человеком, наивным юнцом, познавшим в своей жизни лишь боль утраты, и мечтал спокойно дожить до старости в счастье и гармонии с собой и окружающими.

А что случилось со мной потом, хотите узнать? Я и сам этого так и не понял. Начинался обычный вторник, обыденный рабочий день, а потом всё закружилось, завертелось, и я осознать не успел, как оказался в выгребной яме проблем и стал бороться за свою жизнь подобно зверю, загнанному в угол.

Я начну свой рассказ по порядку, с самого начала, с того самого вторника, изменившего всё раз и навсегда. Ведь хоть кто-то должен знать всё с самого начала.

В то утро я проснулся ровно в 6:30 под протяжно-мерзкие гудки электронных часов, что стояли на полу у моей кровати. В это время уже светало, и из-за ослепительного света восходящего солнца, бьющего через приоткрытые жалюзи, я еле заставил себя открыть глаза. Моргнул раз, второй, прогоняя дремоту, а потом практически на ощупь дотянулся рукой до ненавистного будильника, прекращая его вой, и вновь упал в теплую постель, по какой-то причине уставший и разбитый. Состояние было такое, словно я и не ложился. Тело ломило от усталости, а о хорошем настроении и бодрости духа вообще говорить не стоило: всё потому, что моя девушка, Джиллиан, из-за какой-то своей надуманной глупости ушла от меня ещё месяц назад, и с тех пор от неё не было ни слова. Она не выходила в социальные сети, не отвечала на домашний телефон, её мобильный был выключен.

Всё говорило мне о том, что она бесследно пропала (или делала вид), а я же просто не понимал, чем мог её так сильно обидеть. Слухи, что разносились как ветром по нашему городку, в один голос твердили, якобы моя Джиллиан бежала из этих мест с никому не известным мужчиной, оставив здесь всё, кроме денег. Но я не мог в это поверить, отрицая подобную клевету, ведь я её любил и всё ещё продолжаю любить. Она для меня всё.

Каждый новый день, не теряя призрачной надежды, я пытался дозвониться до неё, писал письма на электронный ящик, волновался как дурак, но она решила просто наплевать на мои чувства и игнорировала их дальше как ни в чем не бывало.

Я-то знал, что она никуда не уехала, знал, что она в городе. Я чувствовал это нутром, но смелости явиться к ней на порог мне не хватало. Всё было сложно. В какой-то степени я был жутким трусом и в сложившейся ситуации очень боялся вновь наткнуться на холодность, агрессию, непонимание, на болезненное безразличие в её стеклянных, цвета малахита, глазах и осознать, что мы больше никогда уже не будем вместе.

Мир меняется, и с большим трудом приходится меняться и мне. Я напоминал себе хамелеона, который подстраивается подо всё, проявляя свою стойкость, несмотря на неприятности. Вот именно поэтому я не мог так просто опустить руки и сдаться. На карту поставлено слишком многое, и жалость к себе может только усугубить ситуацию до безысходной. Мне нужно было держаться на плаву и найти курс в сторону места под названием «счастье». Иначе нельзя.

Я поднялся с кровати, и, медленно переставляя ноги, дополз до ванной комнаты, включив по пути компьютер. На часах тогда уже было 7:15, и, заметив эти цифры на дисплее электронных часов, я с горечью осознал, что выговор за опоздание на работе мне уже обеспечен.

Надо было стараться не падать духом, быстро одеться, позавтракать и сесть на автобус до центра города в 7:25, но в этот вторник я не мог заставить себя торопиться. Как я уже и говорил, мне было плохо как морально, так и физически.

В зеркале на фоне белого кафеля и душевой кабинки на меня хмуро уставилось совершенно незнакомое лицо: изможденный взгляд темно-карих, покрасневших глаз, темные растрепанные волосы, закрывавшие половину болезненно-бледной физиономии, впалые щеки и ярко выраженные скулы. Это был не я, а кто-то совершенно иной. Я не узнавал свое отражение в зеркале. Раньше моё лицо было более округлым, глаза горели энтузиазмом и решительностью, а уголки узких губ были всегда приподняты вверх.

Но теперь всё это в прошлом. И всё из-за Джиллиан и того, что она сделала со мной за какой-то несчастный месяц.

Я не торопясь почистил зубы, принял бодрящий душ, проверил почту в социальных сетях (от неё так ничего и не пришло), причесался и привел себя в порядок. К тому моменту время уже неумолимо приближалось к 8:00, и до следующего автобуса мне оставалось около получаса. Я очень хорошо запомнил этот промежуток времени, так как через какое-то мгновение моя жизнь из статуса «нормальной» резко поменялась на «полное безумие», всей ступней надавливая на педаль «газа»: с кухни на первом этаже нашего маленького дома меня позвала мама. Я ещё тогда удивился, почему она поднялась так рано, но без лишних вопросов молча вышел из своей комнаты в коридор второго этажа ей навстречу.

Я любил свою мать. Отец бросил нас, когда мне не было и четырех лет (даже сейчас, в свой двадцать один, я с трудом могу вспомнить, как он выглядел), и мы остались одни. Моя мама, Виола Дайм, всё делала для меня: всеми силами пыталась в одиночку поставить на ноги, доказывала, что я чего-то стою, тщательно следила за тем, чтобы я, как и она, получил должное образование и по совместительству мог заниматься любимыми хобби. Она подарила мне беззаботное детство.

И всё изменил один несчастный случай, после которого моя мать стала инвалидом. Мне тогда было всего тринадцать лет, совсем мальчишка, но весь груз ответственности, свалившийся на плечи, я ощутил очень сильно. Нет, Виолу Дайм не парализовало, она не стала умственно отсталой или ещё чем-то пострашнее — у неё просто появились огромные проблемы с левой ногой, которые моментально перечеркнули её карьеру танцовщицы в самом престижном городском театре и сделали из неё беспомощную домохозяйку, которую не решались брать на хорошую работу. Она любила петь и танцевать и, естественно, получила должное образование, ещё в детстве совместив для себя хобби и учебу (что в конечном итоге вышло для неё боком). А теперь она работала «два через два» в местной частной фирме за компьютером и отвечала на звонки недовольных клиентов. Работа её угнетала. Платили мало, а искать что-то новое она считала бессмысленным — на нас висели два огромных кредита (помимо надобности оплаты за дом и другие коммунальные услуги), да и моей матери на сегодняшний день было уже 46 лет (особо не побегаешь).

Раньше Виола Дайм всё делала для меня, а теперь я был обязан отплатить ей той же монетой и сделать её счастливой. И именно по причине неоплаченного долга и ради сохранения чувства собственного достоинства днем я работал у прилавка с попкорном в кинотеатре (после несчастного случая денег на мое образование так и не хватило), постоянно брал «халтурку» у своего знакомого курьера, доставщика горячей пиццы, и вечерами, если оставались силы, брал в руки гитару и играл в людных местах, дабы хоть что-нибудь заработать себе в карман, помимо своего оклада.

Когда с нами жила Джиллиан, всем было легче. Она всегда могла поддержать меня, ободрить, не оставляла одного, помогала матери по дому и с выплатой кредитов (по собственной воле), а потом в ней что-то переменилось, сломалось, и в один прекрасный день она вернула мне ключи от дома и ушла, даже толком не объяснив причины.

Я ненавидел себя за то, что дал ей так просто уйти.

Старые ступени под ногами предательски заскрипели, выдавая мое местоположение, и тут за моей спиной с треском распахнулась дверь в мамину спальню, откуда в одной ночнушке с тростью в руке выхромала сама Виола Дайм.

— Не ходи туда, Винни, я тоже слышала это, — прошептала она одними губами, выдержав на мне свой безумно-испуганный взгляд голубоватых сонных глаз.

Я сначала ничего не понял. Как она могла позвать меня с кухни, если сама только-только проснулась? Но потом меня как током дернуло, прогоняя все остатки сна. Я словно одеревенел, прирос к тем самым ступеням, вцепившись в лакированный поручень, с ужасом оглядывая мать.

Наступившую тишину разряжал лишь сумасшедший стук моего сердца. Я смотрел на седовласую Виолу Дайм и в то же время как сквозь неё, не очень осознавая, что происходит — тело впало в настоящий ступор — её страх передавался мне через воздух.

Голос псевдоматери с первого этажа снова ударился о мои барабанные перепонки с такой же доброжелательной фальшью:

— Почему так долго? Винни, ну где ты?!

Моя мать отрицательно мотнула головой и губами произнесла «нет», тяжело опершись обеими руками на трость. Время утекало сквозь пальцы. Я с ума сходил от того, как голос с кухни походил на голос самого дорогого мне человека. Это не могла быть слуховая галлюцинация, ведь её слышал не я один, а в историю про маминого близнеца, что спустя полвека нашел свою семью, я бы тем более поверил с трудом. Это было нечто большее, смысл чего находился за гранью реального (или же кто-то просто ворвался к нам в дом и особыми методами пытался запугать с целью ограбления).

Виола Дайм всё ещё вертела головой, безостановочно, как молитву, приговаривая «нет», как тут голос снизу вновь окликнул меня:

— Винни! — потребовал он уже более настойчиво, переходя на высокие ноты. — Мне тебя здесь до вечера ждать или ты хочешь, чтобы я сама к тебе поднялась?!

Я шумно выдохнул, кожей ощущая пробегающих по спине мурашек-пауков.

— Тебе не стыдно перед матерью, сынок? — опять громко воззвала к себе псевдомама. — Я иду к тебе, раз тебе самому с лестницы не спуститься!

У меня волосы на голове зашевелились от мысли, что сейчас я увижу что-то сверхъестественное и поистине пугающее. Я пытался заставить себя сдвинуться с места, но это больше напоминало судороги — ноги не слушались, а язык от пронизывающего меня страха прилип к нёбу. Всё сильно походило на сон, и я всё ждал, когда наконец проснусь.

Признаю, в эти минуты я был жалок даже для себя самого.

Настоящая Виола Дайм сделала два тяжелых шага к стене и, прижавшись к ней, протянула мне свою массивную трость со словами «Ударь ублюдка посильнее», тем самым передав мне капельку своей смелости.

Усилием воли я протянул руку за тростью и молча кивнул, набираясь решительности спуститься вниз и исполнить свой долг. В это мгновение мне вдруг в голову ударило необъяснимое желание выгнать непрошеного гостя на улицу, несмотря на то, кем он был и на кого старался быть похожим. Я ведь оставался в доме единственным мужчиной — главой семьи, и поэтому мне — и только мне — нужно охранять своих родных от всяческих опасностей, хоть под моей опекой и находилась только любимая мать.

Закинул трость через плечо как бейсбольную биту, в два прыжка спустился по лестнице и оказался у зеркального шкафа-купе в темной полупустой прихожей, куда солнечный свет попадал только через маленькое занавешенное окошко входной двери. Голос в очередной раз позвал меня по имени и прозвучал так громко и отчетливо, как никогда. Оно было там — на кухне, за тонкой перегородкой из гипсокартона под названием «стена». Я дышал через нос, дабы успокоить свои нервы, а потом ударил ногой по деревянной двери, освобождая путь к неизведанному.

Глаза ослепил яркий свет.

Окна нашей кухни выходили на солнечную сторону, и поэтому какую-то долю секунды я не видел ничего вокруг себя. Трость-бита была занесена на уровне головы — готовая к атаке или же к отражению ударов противника, если тот вдруг решит воспользоваться временным преимуществом.

Сердце выколачивало безумные ритмы. Я начал вертеться по сторонам в поисках силуэта вора-домушника, хорошо пародировавшего мою мать, не давая при этом глазам привыкнуть к дневному свету, и тут среди солнечных бликов и белизны кухонных шкафов я увидел её, Виолу Дайм, молодую, причесанную и хорошо одетую. Она стояла возле холодильника с завязанным на голове конским хвостом и в своем джинсовом костюме, который моя настоящая мать не надевала уже давным-давно. Женщина улыбалась мне, сначала искренней беззаботной улыбкой, светясь счастьем, а потом скривилась в немой, угрожающей усмешке.

Я выронил трость из рук и сделал два шага назад, не давая себе отчета о своих действиях. Я хотел что-то сказать, как-то по-человечески отреагировать на появление материального призрака из далекого прошлого, но, как в ночном кошмаре, не мог выдавить из себя и слова. Секунды тянулись как часы. В очередной раз за утро я пустил корни в пол, ощущая себя полным ничтожеством. Псевдомать молчала — молчал и я. Она не двигалась, не предпринимала никаких попыток сбежать или причинить мне зло, просто стояла и смотрела на меня немигающим, насмешливым взглядом, а потом легко сделала шаг вперед (без трости!), вытянув ко мне руку, и растворилась в воздухе как дым, унесенный ветром.

Так и начался мой обыденный вторник, уже не предвещавший ничего хорошего.

* * *

У меня никогда не было проблем со сверхъестественным. А если быть откровенным, то я в него никогда не верил, считая все сказки про призраков, ангелов и демонов выдумкой страдающих от скуки людей.

Но это утро изменило всё мое мировоззрение всего за несколько секунд и не давало покоя. Увиденное не могло быть галлюцинацией — наркотики я никогда не употреблял, оно не могло быть видением — я не ясновидящий, а также тварь, стоявшая на кухне, не могла быть призраком — ведь моя мать ещё жива, и я искренне надеялся, что проживет ещё очень долго.

Но тогда что это было? Кто это? Откуда? А главное — зачем?

Всему этому, как мне казалось, не было рационального научного объяснения, и на работе от посторонних мыслей и догадок у меня всё валилось из рук. Появление призрака Виолы Дайм окончательно сломало моё душевное равновесие, и, разливая посетителям напитки трясущимися от перенапряжения руками, я всерьез начал задумываться о походе к психотерапевту.

Матери об увиденном я не рассказал, опасаясь за её здоровье. Списал это на ветер, скрипящий ставнями, и дурные ночные сны. Не знаю, рассмеялась ли она, приняв всё за шутку, или же решила бы отправить меня в лечебницу, узнав правду, но проверять я этого не стал.

Хватит в семье и одного двинутого на голову психопата.

В целом рабочий день практически ничем не отличался от остальных. Единственное — я получил оплеуху за опоздание и небольшой штраф, но больше ничего не изменилось: посетителей в кинотеатре было предостаточно, в каждом зале гремели блокбастеры, а отовсюду слышался смех и разговоры. Конечно, я настороженно поглядывал по сторонам какое-то время, опасаясь снова увидеть призрака из детских воспоминаний, но потом я отвлекся на бесконечное подсчитывание сдачи, и страхи сами собой отошли на задний план.

Сегодня со мной в одну смену вышел Барри Сноу — такой худощавый, невзрачный паренек в кепке, вечно жующий жвачку. Он появился в нашем «дружном» рабочем коллективе не очень давно, и поэтому те два часа, которые я потратил на дорогу и ожидание автобуса возле дома, ему приходилось очень нелегко. Мне пришлось пообещать Барри, что на следующей неделе я поработаю за него в утро несколько часов, а то иначе весь рабочий день я бы провел как на иголках — он был очень прямолинейным и вспыльчивым типом и не дал бы мне и минуты свободного времени.

Днем, где-то после обеда, мы со Сноу поменялись местами. Теперь я принял вахту у кассового аппарата, примеряя на грудь бейджик администратора, а сам Сноу бегал вокруг прилавка, мотаясь как белка в колесе, наливая напитки и набирая попкорн.

Через некоторое время я действительно влился в темп работы и даже стал получать удовольствие от неё, наконец забыв про утро, как вдруг в очереди к прилавку я увидел до боли знакомое лицо. Это была Анко — лучшая подруга моей Джиллиан. Девочка, которая всегда была с нами рядом, если у нас с Джилл возникали какие-то личные проблемы или непонимание.

У меня внутри всё сжалось в клубок, когда миниатюрная девушка азиатской внешности подошла к кассе с незнакомым мне выходцем из спортзала (парень был больше меня раза в три) и с совершенно безразличным видом заказала кока-колу. Я чувствовал себя ущемленным. Анко Мацуда смотрела на меня как на чужого, совершенно незнакомого ей человека, хотя только месяц назад мы с ней и Джилл сидели в уютном кафе и планировали поездку на море в конце лета. Это меня разозлило и одновременно расстроило — не могла же дружба разрушиться в одночасье.

Когда Барри принес напиток и скрылся у меня за спиной в поисках чипсов, заказанных мускулистым другом девушки, я не выдержал и спросил:

— Анко, что с Джиллиан? Почему ты не отвечаешь мне на звонки и голосовые сообщения? Почему она не отвечает?

Темноволосая девушка молча вручила напиток накачанному спутнику, пряча от меня свой взгляд, а потом с презрением ответила:

— Дайм, она устала от тебя. Она хочет свободы.

— Прошу тебя, Анко, мне нужно с ней увидеться. Всё обсудить. Быть может, не всё ещё потеряно, — мой голос звучал на удивление спокойно, без дрожи и волнения, но внутри у меня бушевала самая настоящая буря. Анко — единственная ниточка через пропасть, связывающая меня с Джиллиан.

— Она не будет с тобой разговаривать, ясно? Ты ей больше не нужен, — Мацуда приняла от Барри пакет с чипсами и, встретившись со мной глазами, оплатила заказ. — Джилл хочет жить своей жизнью, делать всё, что ей захочется, употреблять всё, что ей захочется, и спать с теми, с кем ей хочется. Между вами уже ничего не будет. Пойми это, Леон. Она не такая, какой ты её представляешь.

— Это немыслимо! — я чуть не зарычал от злобы, услышав этот бред. — Ведь она мне далеко не безразлична! Ты же прекрасно знаешь, что она никому не будет так сильно нужна, как мне! К чему весь этот вздор?

— Она тебя никогда по-настоящему не любила, — без каких-либо эмоций произнесла кареглазая Анко, а я лишь услышал, как рушится мой внутренний мир из надежд и иллюзий, её слова были подобны острому лезвию, оставляющему отметины на моем теле. — Не пытайся звонить мне больше. Забудь номер моей подруги. У нас с Джилли началась новая жизнь. А если ты хоть на милю приблизишься к её дому, Цепные Псы вышибут из тебя всю дурь. Ясно? — в её тоне послышалась угроза.

— Цепные Псы? — недоверчиво переспросил я, не обращая внимания на собравшуюся очередь за крупным другом Мацуды, что столпилась там из-за нашей болтовни. — Это что, секта какая-то? Девочки, во что вы влипли?

В разговор влез угрюмый спортсмен с кока-колой и чипсами в руках:

— «Цепные Псы» — это организация, которая за определенную сумму может предоставить услуги телохранителей.

— Прощай, Дайм, — шепнула Анко, закрываясь от меня волосами, и вышла из очереди под руку со своим другом. — Надеюсь, мы больше никогда не увидимся.

Я так и смотрел ей вслед, пока Барри с силой не треснул меня по спине, приведя в чувство. Морально я был раздавлен в лепешку, размазан, как муха по ветровому стеклу, а работать мне предстояло ещё до пяти вечера, через силу улыбаясь посетителям и высчитывая им сдачу.

* * *

Вечером я взял гитару в руки и встал в узком торговом переулке, сплошь забитом кафе и маленькими ресторанчиками. Солнце жарило так, что асфальт под ногами плавился — июль брал свое, а я как полоумный, вместо того чтобы прятаться в тень, наигрывал песни всем известных групп, таких как «Linkin Park» и «Skillet», стараясь хоть что-то заработать и купить домой вкусную еду.

Я был словно в трансе. Люди ходили туда-сюда, а я их будто бы не видел, всё думая о том, куда могли ввязаться девчонки. Я понял, что должен увидеть Джиллиан несмотря ни на что. Должен с ней поговорить и узнать всё начистоту, иначе я не успокоюсь. Мне было плевать — хочет она меня видеть или нет, плевать на угрожающие слова Анко и её огромного друга, плевать на каких-то нововыведенных «Цепных Псов». Я хотел разобраться в том, что происходит, и помочь девочкам, если их дела действительно так плохи, как мне показалось. И нужно было сделать это в ближайшее время, пока я окончательно не сошел с ума от неизвестности.

Люди проходили мимо, улыбались мне, слушали мои песни, заводили разговоры. Я чувствовал себя в своей среде, постоянно встречая восторженные взгляды прохожих. Не важно, если кто-то считал моё занятие унизительным или даже незаконным, — мне нравилось этим заниматься, и если бы не палящее солнце над головой и невыносимая духота, я бы сотворил нечто большее, чем просто песни под гитару.

Когда я уже просто не мог играть дальше из-за жары и стал собираться домой, ко мне вдруг подошел какой-то темнокожий паренек с копной вьющихся волос на голове.

— Похоже, у тебя проблемы с наличными, — заметил он, задумчиво поглаживая щетинистый подбородок. — Не хочешь немного подзаработать?

Я непонимающе поднял на человека глаза, не расслышав и слова из того, что он сказал. В тот момент я стоял коленями на асфальте, сражаясь с молнией на гитарном чехле, и поэтому сначала даже не замечал подошедшего гостя, пока на меня не упала его длинная тень.

— Так ты хочешь заработать «зеленых»? — повторил парень.

Я поднялся с земли, отвечая подозрительному типу вопросом на вопрос:

— Ты предлагаешь мне работу? С чего вдруг? Ты кто?

— Позволь мне представиться, — по-детски улыбнувшись, парень протянул мне руку. — Джереми Фокс, один из представителей организации с широким спектром услуг.

— Леон Винсент Дайм.

Как только мы обменялись рукопожатиями, я насторожился ещё больше. Что-то в этом Джереми было не так: видок потрепанный, из одежды — только разноцветные «гавайские» шорты и шлепанцы, на груди тату в виде змеи, а его беглый взгляд так и метался из стороны в сторону, будто бы тот боялся, что за ним кто-то может наблюдать.

— И какие у тебя предложения? — я нахмурился и поставил гитару поближе к себе, опасаясь за её сохранность.

— Завтра из порта надо забрать груз. Интересует?

Я нахмурился:

— Это незаконно? Почему ты просишь помощи именно у меня, а не у своих друзей по организации?

— Большая часть наших ребят сейчас занята на других точках, — выдохнул Джереми, сунув руки в карманы. — У меня есть люди, но их недостаточно для быстрой разгрузки товара и его самовывоза, а тебе, я посмотрю, лишние деньги не помешают, ­правда?

— Как-то всё это очень странно.

— Приятель, тебе надо будет просто завтра вечером доехать до портовых складов и погрузить коробки в машину. Всё. А дальше мы делим деньги за услугу на всех поровну.

— А почему именно я?

Фокс сделал шаг в мою сторону и с гадкой улыбкой прошипел возле уха:

— Знаешь, в наше время не каждый второй играет на улице под палящим солнцем с таким изможденным и голодным видом. Так ты в деле или мне идти искать других людей? Деньги получим неплохие, если завтра сделаем всё вовремя и без каких-либо проблем. Ты останешься доволен, — он выпрямился в полный рост и уже обычным тоном добавил: — Может, если ты понравишься остальным, возьмем тебя на постоянную работу.

Где-то глубоко внутри, в своем подсознании, я понимал, что во всём этом есть какой-то подвох. Осознавал, что такие вот предложения не сваливаются на голову просто так. Но я был всё ещё расстроен, зол, растерян, и мне нужно было найти хоть что-то светлое в этом отвратительном вторнике, чтобы он не считался огромной потерей времени, нервов и моральных сил.

— Согласен, — скрепя сердце кивнул я, предчувствуя скорую беду.

— Договорились, — темнокожий парень достал из кармана сложенный листок бумаги и протянул мне. — Завтра в семь вечера я жду тебя по этому адресу. Удачи в новых начинаниях.

Джереми уже собрался уходить, но я остановил его, задав самый главный интересующий меня вопрос:

— А что у вас за организация?

— «Цепной Пес», — ухмыльнулся Фокс и ушел в сторону многочисленных тентов одного из кафе.

* * *

Мне показалось, что я что-то упустил в этой жизни. Я шел вдоль каменных малоэтажных домов к своей остановке, перекинув через плечо музыкальный инструмент, и всё никак не мог переварить сегодняшний день. Понять, где я ошибся и за что мне всё это выпало: призраки, Анко и её колкие слова, «Цепные псы», странная халтурка, на которую я по дурости подписался… Почему целый месяц ничего не происходило, а тут тебе бац — и всё переворачивается с ног на голову? Почему высшие силы сначала забывают про тебя, а потом вдруг заставляют крутиться людей и обстоятельства вокруг твоей жизни?

Сейчас, как никогда прежде, мне нужен был кто-то рядом. Кто-то, кому я мог доверять, высказаться, обнять и услышать, что всё будет хорошо. Но Джиллиан покинула меня ещё тогда, а единственный мой настоящий друг Марк, с которым мы провели детство, уехал учиться в Лондон на врача около года назад, и поговорить с ним я мог только в интернете, если он появлялся в сети.

Мне было тошно и плохо. Возможно, даже одиноко. Напрочь забыв про свой автобус и время, я бродил по улицам города до темноты голодный и совершенно разбитый. В эти минуты я не мог думать ни о чем. Всё смешалось в кашу, и когда я вспоминал про призрака на кухне, в голове вырисовывалось лицо Джиллиан с золотистыми локонами и сияющей улыбкой, в которой, как мне казалось раньше, читались любовь и понимание. Мне требовался отдых. Я был готов упасть на асфальт и лежать под зажегшимися фонарями до утра, пока кто-нибудь не возьмет меня за руку и не поможет снова подняться на ноги. Я чувствовал себя очень слабым, будто бы весь день занимался физической работой. В глазах всё смешалось: люди, цвета, краски, горящие неоновые вывески, проезжающие автомобили, потемневшее звездное небо. Всё для меня стало едино и так же фиолетово-наплевательски. Джиллиан забыла про меня, начала новую жизнь. Мой мобильный молчал — за день никто обо мне не вспомнил. Я бы так кружил по улицам города, забыв про завтрашний день, про мать, что ждала меня дома, если бы не увидел человека, которому было ещё хуже, чем мне.

Я остановился у маленького продуктового магазинчика, что работал двадцать четыре часа в сутки, и всё никак не мог оторвать глаз от фигуры, что меня так сильно заинтересовала. На ступенях этого самого магазина в свете уличных фонарей и ало-красной вывески «24» сидела девушка в темном, невзрачном платье и всем телом дрожала от собственных рыданий. Люди проходили мимо неё и будто бы не замечали, словно никто и не сидел на ступенях, мешая проходу. Почему-то именно эта картина заинтересовала меня, я, не обращая внимания на пьяных мужиков, собравшихся возле магазина, сел рядом с девушкой на потрескавшиеся от времени ступени, ведь мне уже было нечего терять этим вечером.

Как я и предполагал, она даже не шевельнулась, когда я оказался рядом. Может, делала вид, может, и правда не заметила моего присутствия, я точно не знал. Мне пришлось подождать несколько секунд в надежде, что она отнимет руки от лица и обратит на меня хоть какое-то внимания, но когда этого не произошло, я легонько потрогал её за плечо.

— Эй, прекрати, — шепнул я ей. — Ты уже здесь давно? Что у тебя случилось?

Как всем известно, ничто не лечит так хорошо от собственных несчастий, как мысли о чужих проблемах и методах их решения. Девушка в очередной раз никак на меня не отреагировала, и я легонько приобнял её, ощущая себя эгоистом, нуждающимся в общении.

Когда я её отпустил, она не переставала плакать, но сиплым, тихим голосом пробормотала что-то похожее на «Я сама во всём виновата».

— Что у тебя случилось? — произнес я, тихо радуясь, что она всё-таки пошла на контакт.

— Всё из-за меня, — так же невразумительно отозвалась девушка сквозь всхлипы рыданий.

— Что ты делаешь здесь в столь поздний час? Почему ты одна? Как тебе помочь? Проводить до дома?

— Теперь всё будет по-другому, — гнула она свое, так и не убрав ладони от лица.

— В этом я согласен, — я облокотился на колени и положил голову на руки, опять прокручивая в голове сумасшедший день.

Наступила тишина, нарушаемая только гулом проезжающих машин и болтовней пьянчуг справа по улице, но не напрягающая, как обычно бывает, а успокаивающая и