Слой ноль: том 2

Пролог

Конец света начался десятого июня в 17:20 по московскому времени и длился около часа.

Евгений Сидорчук, ведущий аналитической программы «Между прочим», запнулся на полуслове и, неэстетично шмыгнув носом, дико посмотрел куда-то в сторону. В студии кто-то кашлянул и громко выругался. Затем случилось и вовсе невероятное: камера отъехала назад и развернулась. Телезрители обнаружили, что серебристая панель за спиной Сидорчука торчит посреди темной комнаты, похожей на подсобку электриков, а рядом стоят еще две камеры, десяток прожекторов и какая-то девица в джинсах. Девица ошалело оглядывалась, словно не понимала, где она находится. Сидорчук тоже как будто не понимал. Потом сбоку что-то рухнуло, раздался глухой дуплет, и половина фонарей погасла. На экране возникла заставка, но через пару секунд исчезла и она.

Виктор ухмыльнулся и взял в руки пульт. Убавив громкость, он несколько раз переключил программу — везде было одно шипение. Спутниковая антенна некоторое время еще принимала «Би-Би-Си» и китайский «Жибао», но вскоре сигнал пропал и там.

Мухин снова хмыкнул, но уже растерянно, с какой-то безотчетной тревогой. Пересев за компьютер, он набрал испанский с виду адрес «chtosluchilos». В непрерывно обновляемом разделе «hotnews» болталась единственная фраза: «КАЖЕТСЯ, ВСЕ ВОКРУГ…» Больше там не было ничего. Если б автор не тратил времени на рефлексию и не писал слово «кажется», то, вероятно, успел бы добавить что-нибудь еще — кто эти «все», где это «вокруг» и в чем, собственно, дело.

Хотя Виктор, кажется, догадывался и сам.

Спустя минуту монитор погас, а из системного блока послышался разочарованный вздох вентилятора. Мухин перевел взгляд на отключившийся телевизор, потом осторожно поднял с базы трубку радиотелефона. Молчание. Проверять люстру не имело смысла.

Бросившись к тумбочке, Виктор вывалил из нее всякий хлам и разыскал упаковку пальчиковых батареек. Срок годности давно истек, но минут на десять их должно было хватить. Вставив батарейки в карманный приемник, Мухин повращал ребристое колесико. Эфир был чист — местами что-то потрескивало, но принять эти помехи за передачу не дерзнул бы даже уфолог.

Виктор вышел на кухню и, открыв оба крана, задумчиво покусал губу. Воды не было — ни горячей, ни холодной.

Всё совпадало. Он не мог в это поверить, однако сценарий отыгрывался четко и последовательно: телевидение, интернет, насосные станции, наверняка — лифты и еще… Мухин знал, что будет дальше. То есть не знал, конечно, но почти уже не сомневался: так и будет.

Как в недавнем сне.

К сновидениям, гороскопам и прочей ереси Мухин относился скептически, но на прошлой неделе ему приснилось нечто настолько странное, что он до вечера ходил как пришибленный. С работы отпросился еще утром — в голову всё равно ничего не лезло. Пошлялся бесцельно по улицам и вернулся домой. Пиво, несмотря на жару, пить не стал. Решил: если завтра мозги не вправятся — надо идти к врачу.

На следующий день всё прошло, и Виктор сам уже не понимал, что это на него вчера накатило. Ну, кошмар. С кем не бывает? И, главное, не сказать чтоб это произвело на Мухина какое-то впечатление: сон был скорее абстрактным, чем реальным, но что-то от него вроде бы осталось — неувиденное, недосмотренное. Будто за сном скрывалась целая история или даже целая жизнь. Из той жизни Виктор помнил только конец, и сейчас он повторялся — шаг за шагом.

Мухин для очистки совести пощелкал выключателем — свет не ­горел.

За окном вдруг залаяла собака. Взрослая овчарка то подбегала к хозяину, то вновь отпрыгивала, словно сомневаясь: кусать или не кусать. Хозяин, пузатый тип в красных штанах, лишь бестолково вертел головой. Неожиданно он отпустил поводок и направился куда-то через газон. Собака заскулила, но осталась на месте и улеглась между каруселью с одиноким грустным мальчиком и песочницей. Карусель поставили совсем недавно, подшипник еще не стерся, и она крутилась, почти не тормозя. Пока Мухин на нее смотрел, она сделала десять или двенадцать оборотов, — мальчик за всё это время не пошевелился.

В дверь постучали, и Виктор, вздрогнув, оторвался от окна. Он никого не ждал. Тут же постучали снова — гулко, ладонью по обивке, и от этого звука ему стало как-то не по себе.

На площадке стоял сосед — тощий, но патологически бодрый мужик в шортах, сетчатой майке и, как всегда, без тапочек.

— Чего не открываешь? — спросил он недовольно. — Звоню, звоню!.. У тебя это… тоже тока нет?

— Звонок-то не работает.

— А, ну да. А то я звоню-звоню…

— Ты бы обулся, — сказал Мухин. — Воды нет, с грязными ногами спать придется.

— Воду скоро дадут, — заявил сосед.

— Думаешь?..

— Это внизу, в седьмой, сантехнику меняют. Час-два, и дадут.

— Радио послушай.

— А на кой оно мне? Радио!.. Я его никогда не слушаю.

Сосед помялся, спешно придумывая новую тему. Месяц назад он раскодировался и теперь считал, что каждый обязан ему налить.

Кое-как от него отвязавшись, Мухин закрыл дверь и бесцельно побродил по квартире. Делать ничего не хотелось.

В дверь опять постучали, и Виктор, тихо злясь, пошел открывать. Вместо соседа за порогом оказался какой-то полугей-полупанк — крашеный «перьями», с осветленной «эспаньолкой» и с двумя тяжелыми кольцами в ушах.

— Здравствуй, Витя, — улыбнулся он.

— Ты кто?

— Войду, не возражаешь?

Мухин возражал, поэтому припер дверь ногой. Незнакомец тоже припер — снаружи и негромко сказал:

— Пусти, у нас времени мало.

Не дожидаясь ответа, он вставил в щель топор для рубки мяса и расширил ее сантиметров до десяти.

— Не бойся, убивать я тебя не буду, — произнес он спокойно.

Виктор, почему-то совсем не волнуясь, накинул на дверь цепочку и побежал за ножом.

«Это, наверное, сон, — мелькнула теплая мысль. — Сны иногда повторяются».

В прихожей раздался треск, затем шаги по паркету: раз, два, три, четыре. Столько было от входа до кухни — Мухин жил в малометражке.

Выбрав в ящике тесак посолидней, он резко развернулся.

— Не надо, Витя, помереть ты еще успеешь, — сказал гость. Топор он держал на замахе, и что-то в его позе говорило: он действительно рубанет. И не промажет.

— Чего тебе надо? — спросил Мухин, откладывая нож на стол — но не очень далеко.

Незнакомец это заметил и одобрительно кивнул.

— Окна у тебя на северо-запад?

— По-моему, да… — оторопело ответил Виктор.

— Хорошо. И небо чистое. Если повезет, мы их увидим. Электричество давно отключили?

— Полчаса где-то… А ты что, из домоуправления?

— Меня Константином зовут, — представился гость и, перебросив топор, протянул руку.

На правом предплечье у него была наколота какая-то затейливая дрянь с окровавленными отростками и выпученными глазами.

— Не обращай внимания. Такой уж у меня здесь вид, — сказал Константин, словно его вид зависел от кого-то другого.

Если не считать сережек и бородки — и, естественно, топора, — налетчик выглядел почти заурядно: лет тридцати с небольшим, жилистый. Лицо у него было не злое. Нормальное лицо.

Мухин, помедлив, ответил на рукопожатие — всё равно это ничего не меняло. Зарубить его могли и так, без знакомства.

— Ты что-нибудь помнишь? — спросил Константин.

— В смысле?..

— В прямом. Прошлую жизнь помнишь? В первом слое.

— Чего?!

— Ну не в первом, конечно… Кто их нумеровал, слои? Хотя стоило бы… Так помнишь или нет?

— Не понимаю, — нахмурился Мухин.

Константин, очевидно, был помешанным, и это несколько увеличивало шансы с ним справиться.

— А понимать, Витя, ничего и не надо. Надо вспомнить. Ты ведь здесь совсем недавно.

— Здесь?..

— В этом слое. Можно сказать: в этом мире, но «слой» будет точнее. Сюда тебя перекинуло девять дней назад, и все девять дней мы тебя искали. Нашли, к сожалению, поздновато… Уже под самый конец.

— Конец чего?

— Ну, как бы это попроще… Человечества, Витя. Конец местного человечества.

— Местного… — механически произнес Мухин. — Вот что, — сказал он, подумав. — Денег у меня не много, но тысячу могу дать. Тысячи хватит?

Константин взглянул на топор и приставил его к стене. Кажется, он подбирал какие-то нужные слова, — нужные для того, чтобы поделиться своим безумием с нормальным, трезвым человеком. И, разумеется, он их не подобрал.

— Н-да… Поздно уже. Запомни хотя бы адрес: улица Возрождения, дом двадцать один. Повтори.

— Если это так важно, я запишу, — с готовностью предложил Виктор. Судя по всему, псих был не буйный, могло и обойтись.

— Запишешь?!

Константин вдруг расхохотался — искренне и так заразительно, что Мухин и сам невольно гыгыкнул.

— И на чем же ты запишешь? — спросил гость, досмеиваясь.

— На бумаге, на чем еще.

— И как ты ее туда возьмешь?

— Куда?

— В другой слой, — ответил Константин неожиданно мрачно. — Хватит дурака валять. Запомнил адрес?

— Возрождения, двадцать один, — повторил Мухин.

— Отлично. Только не забудь его… как ты целую жизнь забыл. И не одну, между прочим…

— Да ничего я не забыл! — возмутился Виктор. Общаться с сумасшедшими ему не приходилось, но в принципе он знал, что спорить с ними нельзя. Однако этот, стильный, его допек. — Я ничего не забыл, и ниоткуда меня не перекидывало, ясно? Я тут родился, в Москве.

Константин посмотрел на часы и подошел к окну. Топор он беспечно оставил у стены — то ли провоцировал Виктора на крутой поступок, то ли был совсем болен.

— Ладно. Объясню, что успею… — молвил он, щурясь на солнце. — Ты, как и многие в этом слое, перекинутый. Но в отличие от других, ты себя осознаешь. Правда, сейчас я бы этого не сказал… Ты помнишь предыдущие жизни. Должен помнить, во всяком случае…

Мухин, не слушая этот бред, тихонько шагнул вправо, постоял возле холодильника, убедился, что маньяк увлечен созерцанием неба, и шагнул еще. Топор оказался на удивление удобным.

— Кончай свой балаган, — торжественно объявил Виктор. — Лежать! Руки за спину!

Константин никак не реагировал, лишь прильнул ближе к окну.

— Летят… — зачарованно сказал он. — Вот они какие…

— Кто? Глюки твои?

— Нет. Головные части.

— Какие еще части? — опешил Мухин.

— Боеголовки, — отозвался гость. — Сколько раз это видел, а всё не могу привыкнуть…

— Что ты видел?

Константин показал на дальние многоэтажки — выше, едва проявляясь в пронзительно-голубом небе, висело несколько темных точек, штук пять или шесть.

— Они летят быстро, — сказал он. — Через минуту будут здесь

— Боеголовки?! И… что?..

— И всё, — пожав плечами, ответил гость. — Всё.

Мухин вглядывался сквозь пыльное стекло, пока не заслезились глаза, пока он с ужасом не убедился, что точки движутся — и движутся прямо на него.

— Не бойся, ты это уже переживал.

— Девять дней назад?..

— Смотри! — воскликнул Константин. — Красиво… Это будет как закат. Яркий, похожий на рассвет. Только ни хрена это не рассвет… Закат. Самый последний.

Темные точки заметно выросли в размерах и начали расходиться в стороны.

Карусель во дворе давно остановилась. К ней подбежала собака и, потыкавшись мордой в ноги оцепеневшего мальчика, завыла — по-волчьи, со смертельной тоской.

Часть 1.

СЛОЙ

Глава 1

Виктор обогнал пыльный фургон и вернулся в правый ряд — сзади неслась вереница одинаковых черных «шевроле».

— А кругом курьеры, курьеры… Тридцать тысяч одних курьеров… или сорок? Не помню… — пробормотал он и, очнувшись, ударил по тормозам.

Водитель фуры вильнул влево и просигналил — длинно, с негодованием. Кажется, он еще что-то орал в открытое окно, но Мухин не расслышал.

Отдышавшись, Виктор открыл дверь, но тут же захлопнул — мимо, капризно бибикнув, пролетел шустрый «запорожец». Надо было отъехать подальше от дороги, и он нерешительно тронул педаль.

Машиной Мухин управлял впервые — если не считать детского опыта, когда отец, крепко выпив, позволил ему «покуролесить». Батя тогда прямо так и сказал: «Витька, хочешь покуролесить?» И двенадцатилетний Витька покуролесил. Две «Волги», гаишный «жигуль» и столб — спасибо, что деревянный. С тех пор Мухин за руль не садился.

Он медленно отпустил сцепление, и машина плавно покатилась вперед. Сообразив, что надо наконец свернуть, Виктор прижался к канаве и остановился. Ничего необычного он вроде бы не делал. Ноги как-то сами разобрались с педалями, пальцы толкнули ручку, выключая скорость. Это было совсем просто — слишком просто для второго раза.

Мухин растерянно пощупал карман рубашки и обнаружил водительское удостоверение. Свое. «Стаж с 1990 года». Однако поразило его не это. Он знал, где лежат права, — вернее, знал, что у него их нет, не было и никогда не будет, а рука… она взяла и достала их из кармана. А он… Виктор и карману-то удивился — летом он предпочитал носить футболки. И, кстати, он ненавидел сандалии, особенно такие — черные, с кондовыми пряжками…

Выйдя из машины, он удивился еще больше: у него была темно-синяя «девятка»… но вспомнил он об этом, лишь посмотрев на нее со стороны. Теперь, когда он увидел, это было естественно и бесспорно, но ведь еще секунду назад… Он не знал, на чем ехал.

Виктор озадаченно погладил лоб и обошел автомобиль. Это ничего не дало. Обычная тачка, забрызганная, с неглубокой царапиной на заднем крыле. На крыше — багажник с какой-то облезлой тумбочкой. Зачем она ему?..

Он сосредоточился, но из сплошной мути вынырнуло лишь одно: царапина. Это его тревожило. Придется выправлять, подкрашивать… Геморрой тот еще. Сосед по «ракушке», чайник долбаный, как начнет на своей «Ниве» заезжать… Вот и вчера — рулил-рулил… Виктор чувствовал, что добром не кончится, но убрать машину поленился. Там бы для «Икаруса» места хватило, не то что для «Нивы»! Не вписался, чайник…

«Вчера?!» — чуть не крикнул Мухин.

Вчера его «девятку» никто не мял — потому что ее не было, «девятки». Прав не было, не было этой дурацкой тумбочки. А что тогда было?..

А был один только закат, неожиданно осознал Виктор. Последний закат — и больше ничего.

Он проверил часы: десятое июня, четверг, 19:00. Ну да, он специально в четверг поехал — всю пятницу и в субботу до обеда трасса будет забита, люди на дачу попрутся. А он? И он тоже… на дачу.

Виктор увидел километровый столбик и, подойдя ближе, разглядел табличку: «42». Откуда?.. Куда?.. И, пока он возвращался к машине, в памяти прорезалось: Минское шоссе.

Мухин даже засмеялся — настолько ему полегчало. Сон. Конечно, сон! Ему уже несколько раз снилось что-то подобное. Деталей он не помнил, но само ощущение врезалось в память здорово. Электричество, вода… что там еще? Боеголовки… Чушь собачья!

Упоминание о собаке что-то в нем задело, но Виктор поспешил загнать эту мысль подальше. Он сел в машину, завел мотор и, пропустив «москвич» с прицепом, быстро набрал скорость.

«Две «Волги» и милицейская тачка», — хмыкнул он. Что за бред? Когда это с ним было? Не было этого. В восемнадцать лет записался в автошколу и, как все нормальные люди, получил права. И жена у него тоже с правами.

Виктор покосился на безымянный палец. Обручальное кольцо было на месте.

— Куда же оно денется? — спросил он вслух, словно с кем-то споря. — И кольцо, и жена… Настя, — сказал Виктор с запинкой и сделал вид, что сам этого не заметил.

Чем больше он себя уговаривал, тем явственней проступали черты его настоящей жизни. В голове еще витала какая-то дымка, но Мухин уже разделил воспоминания на вымышленные и реальные. Точки в небе, мужик с топором, конфуз на передаче «Между прочим» — всё в корзину. Наплевать и забыть. И что это за название — «Между прочим»?! Нет такой программы!

Виктор обрадовался, как здорово он себя подловил, — не себя, разумеется, а тот внутренний голос, который хотел его запутать…

Он вдруг понял, что это смахивает на шизофрению, и, скорчив в зеркало идиотскую рожу, сказал:

— Переутомился ты, дружок. Надо бы к врачу сходить. Мозги — дело такое… Лучше раньше, чем…

Не закончив, он издал какой-то жалобный звук и закрыл рот. Ему показалось, что он это уже слышал — слово в слово. Или… он сам это говорил. Самому себе. Только не здесь.

«Не здесь?! — возмутились остатки рассудка. — А где же?»

«Во сне, во сне, — попытался он себя успокоить. — Там, где боеголовки и Константин с топором».

Странно, но имя жены ему далось труднее. Оно пришло не сразу, будто его кто-то подсказал. А Константин из кошмара — вот он, пожа­луйста…

Мухин раздраженно махнул рукой и пообещал себе больше об этом не думать. Вот царапина на крыле — другое дело. Там и жестянка, там и покраска… Будь он проклят, чайник на «Ниве»!

Перед железнодорожным мостом стоял огромный указатель со стрелкой на Минск, и Виктор удовлетворенно покивал. Всё правильно. Минское шоссе, и… и…

Не выдержав, он снова затормозил.

Невозможно… Виктор не помнил, где его дача. Помнил, что на даче ждет Настя, то есть жена, и про недостроенную баню тоже помнил, но где находится всё это счастье, он сказать не мог.

Мухин вынужден был признать, что, кроме этого провала, есть еще и другие. Например, та «Нива»… Какого она цвета? Забыл. Что за чайник ее водит? Лысый, усатый, молодой, старый? Может, женщина?

Может, и женщина…

Виктор понял, что забыл о себе почти всё. Вернее, что-то он помнил, но это смахивало на конспект: не память, а теоретическое знание, его личного опыта оно не касалось. Это была… память о чужой жизни.

Ему стало неимоверно душно. Мухин выскочил из машины и бессильно привалился к ней спиной — колени тряслись с такой амплитудой, что проезжавшие мимо могли принять это за танец. Дунул ветерок, и мокрая рубашка прилипла к телу, но холода Виктор не чувствовал — он стоял с закрытыми глазами и молился лишь об одном: проснуться… проснуться побыстрей…

Такое ему уже снилось. Иногда сон раскладывается, как матрешка: просыпаешься, проходит время, и ты опять просыпаешься. Но ведь когда-то это кончается!

По мосту загрохотали вагоны, и Виктор открыл глаза. Машинально сосчитал: девятнадцать… двадцать… двадцать один. На последнем, двадцать первом рефрижераторе было написано: «АО Возрождение». Нет…

Он попытался отвлечь себя на что-нибудь прозаическое, например, на вчерашнюю вмятину, но понял, что не может сказать с уверенностью, какое из задних крыльев ему поцарапали.

— Левое! — отчаянно крикнул он и резко повернул голову.

Не угадал.

Виктор со стоном опустился на сиденье и обнял руль. Поглазел на улетающие в сторону Минска автомобили и, вздохнув, потихоньку тронулся. Доехав до перекрестка, он выкрутил руль до упора и газанул — «девятка» взвизгнула скатами и помчалась обратно в Москву.

Чтобы не сойти с ума, Мухин включил радио. Сквозь бесчисленные мальчишники и девишники местами прорывались то «Раммштайн», то «Апокалиптика», но в целом всё было культурно.

Наткнувшись на блок новостей, он увеличил громкость — по радио говорили о встречах в Кремле, о премьерах в «Пушкинском» и о долгах.

Виктор поймал себя на том, что весь этот мир воспринимает так же, как и свою биографию, — конспективно. Отрывок галлюцинации с явлением Константина и ядерной войной казался намного богаче — там были и цвета, и запахи, и настоящий страх. А здесь был какой-то перечень из фактов и событий, в которых он якобы участвовал.

Там — боялся, здесь — участвовал… Большая разница. Только где «здесь»?.. Где «там»?..

Мухин открыл бардачок и, не глядя выбрав кассету, воткнул ее в магнитолу.

— А в ШИЗО нет телеви-изора-а!.. — заревело из динамиков.

Он ударил по кнопкам, сразу по всем, и на лету поймал выскочившую кассету. Оказывается, он слушал «Привет с зоны № 8». В бардачке нашлись предыдущие семь «Приветов» и еще пяток альбомов с недобрыми мужчинами на обложках. Там же валялась полупустая пачка «Винстона» — наверно, от жены — и еще какой-то журнальчик.

Мухин педантично, одну за другой, вышвырнул кассеты в окно и переложил журнал обложкой вверх — «Проблемы зоологии в средней школе».

Надо же, он и не думал, что в школах с этим проблема, — в смысле, с зоологией. Виктор вообще ни о чем подобном не думал. Он попробовал соотнести зоологию со своим опытом — в мозгу что-то тренькнуло, но так хило, что он лишь замычал и бросил журнал обратно.

Ближе к Москве его начало одолевать какое-то смутное желание, скорее даже влечение. Оно было сродни голоду — Мухин чувствовал, что выдержит еще час или два, но не больше. У поворота на «Профсоюзную» неудовлетворенность усилилась, и к ней добавилось тошнотворное ощущение невесомости. Терпеть это было невыносимо.

— Уж не наркоман ли ты, дружище? — пробормотал он.

Виктор промаялся еще минут десять, пока случайно не наткнулся взглядом на обычную коммерческую палатку. Сигареты!

Мухину стало досадно — насколько он, молодой и цветущий, зависит от какого-то дыма, однако эти здоровые мысли не помешали ему сцапать нагревшийся прикуриватель и глубоко затянуться.

Никотин с канцерогенами дал ему то, чего не дали бы в этот момент все женщины мира, — избавление от глухой пустоты. Не выкурив сигарету и на треть, Виктор насытился и брезгливо выкинул ее на улицу. Пачку он сунул в карман, к водительскому удостоверению. Он уже осознал, что без этого ему не обойтись.

Семьянин, дачник, автомобилист, курильщик, любитель блатных песен — перечислил про себя Мухин. Предположительно — зоолог. Наверное, можно было добавить еще десяток пунктов. Но как с этим списком жить, когда это только список, и ничего более? Дьявол, да о чем речь, если он даже к жене на дачу попасть не может?! Единственное, на что он был способен, — это вернуться домой и ждать просветления. Оно просто обязано наступить, иначе…

Про «иначе» Мухин додумать не успел — взгляд споткнулся об отсутствующие «ракушки». Так бывает: идешь к чему-то знакомому, но в последний момент видишь, что того, к чему шел, нет на месте. И тогда кажется, что куда-то проваливаешься, как будто собирался поставить ногу на ступеньку — а ступеньки и нет. И гаражей тоже…

Виктор был уверен, что «ракушки» здесь стояли. Штук двадцать — длинный ряд, отгораживающий детскую площадку от домов. Он не мог поручиться, что какая-то из них точно принадлежала ему, — теперь это и не имело значения — но они тут были.

Мухин вышел из машины и побродил вдоль газона. Ни отметин на асфальте, ни вырезанного дерна — никаких следов. Бордюрный камень весь лежал в целости и сохранности, а ведь в прошлом году его вывезли, причем со скандалом: пенсионерки стихийно организовались в пикет, и автовладельцам пришлось дополнительно скидываться по сот­не, — всё это Мухин прекрасно помнил, хотя… если «прекрасно», то вряд ли это…

Вряд ли это здесь, понял он.

В глубине двора гавкнула собака, судя по голосу — крупная, не меньше овчарки, и Виктор, обернувшись, вновь испытал что-то похожее на падение. За кустами он обнаружил карусель — обычную, на одном подшипнике, левее находилась неряшливая песочница, еще левее стояла лавочка. На ней сидел хозяин собаки — пожилой добряк в красных спортивных штанах.

Это по нему выла овчарка…

Когда?! Где?!

Мухин, как близорукий, поднес часы к лицу. Десятое июня, четверг, 20:05.

Это было сегодня. В этом самом дворе. Но только не здесь. Это прои­зошло там, где еще в прошлом году поставили «ракушки», там, где несколько часов назад вспыхнуло и погасло солнце. Там, где он когда-то жил.

Виктор поднял глаза к своим окнам. Вот, значит, куда он приехал, вот какой адресок у него в голове вертелся. Адрес оттуда, из недавнего кошмара. Из его старой жизни.

У Мухина возникло желание зайти к себе в квартиру, но он даже не стал с ним бороться — он заранее знал, что никуда не пойдет. В окне висела чужая сиреневая занавеска, на балконе стоял то ли рулон линолеума, то ли кусок широкой трубы — не важно. Это был чужой рулон и чужой дом.

Виктор посидел в машине, послушал радио, выкурил, уже без горячки, со вкусом, еще одну сигарету и достал паспорт.

Данные совпадали: Мухин Виктор Иванович, «родился», «выдан» и так далее. С полузнакомой фотографии пялилась его собственная физиономия: смугловатая кожа, густые брови, глаза замутненные, но с блеском, под ними глубокие тени, на щеках — темные впадины. Видок, откровенно говоря, нездоровый. Фотограф, сволочь, лишнюю лампочку зажечь пожалел.

Почти на каждой странице в паспорте оказывалась какая-нибудь печать: группа крови, отметка о высшем образовании, штамп военкомата.

Ближе к концу, после незаполненной графы «Судимость», Мухин нашел страничку «Прописка». Вероятно, в паспортах здесь указывали всё, вплоть до анализов.

Прочитав адрес, Виктор его тут же вспомнил — но лишь через мгновение после того, как разобрал казенные закорючки. Теперь, разобрав, он мог описать свое жилье достаточно подробно — начиная от планировки и заканчивая цветом наволочек. Но это — теперь. А раньше?.. Только что, до подсказки, он даже не представлял, куда ему податься.

«Академическая». Это недалеко.

До новой квартиры он добрался минут за двадцать — вырулил обратно на Профсоюзную, проехал в сторону центра, чуть-чуть попетлял во дворах и наконец нашел дом, в котором проживал уже пять лет.

Ключей на связке было четыре штуки, но к замку почему-то ни один не подошел. Виктор позвонил.

Внутри клацнуло, и перед ним возникла худая фигура в семейных трусах.

— Здрасьте, Виктор Иваныч, — сказал молодой мужчина, скорее даже юноша. Небритый, нечесаный, с фантастически волосатыми ­ногами.

— Здорово.

Оттеснив соседа — или родственника? — Мухин шагнул в прихожую. Сосед-родственник посторонился, но неохотно, с каким-то театральным недоумением.

— Слушаю вас, Виктор Иваныч. Забыли чего?

— Я?.. — Мухин увидел в зеркале свое перекошенное лицо. — Я тут живу.

Незнакомец облокотился о стену и беспомощно улыбнулся.

— Живете?..

Из комнаты вылезла его подруга в тельняшке, едва прикрывавшей то, за что ее любил красавец в трусах.

— Здравствуйте, Виктор. Договорились же: без звонка вы нас не навещаете. Мы гарантировали порядок, это да, но ведь не каждый день! Обои не рвем, паркет не царапаем…

Мухин начал прозревать. Очевидно, они с женой сдали квартиру этим сосункам.

— Ребят, вы будете смеяться, но я и правда забыл… — кисло произнес он. — Забыл, где я сейчас обитаю. Головой немножко ударился и… фьють. Как ветром.

Квартиросъемщики напряженно переглянулись.

— Да и мы не знаем, — сказала девушка. — Откуда нам знать?

— Телефон-то я, наверно, вам оставлял.

— Так вы и телефон забыли?!

— Сильно ударился, — признался Мухин. — Очень сильно.

Юноша отклеился от стены и принес тетрадный листок.

— Пожалуйста. Светлане Николаевне привет передавайте, — сказал он и приоткрыл дверь, намекая, что Виктору уже пора.

— А Светлана… Светлана Николаевна — это кто?

— Так она же у нас преподает!

— Зоологию?

— Почему зоологию? — растерялся юноша. — Историю преподает. Мы с вами через нее и познакомились. Ну, чтобы квартиру… Мы спросили, нет ли квартиры подешевле, она и посоветовала.

— Ага… У вас — историю, а у меня?.. Я-то с ней откуда знаком, с вашей Светланой?

— Виктор, вам бы к врачу обратиться, — проговорила девушка. — Светлана Николаевна — ваша теща.

Мухин нахмурился. Теща, естественно. Как же он сразу-то?.. Сдали квартиру студентам, а сами переехали к теще. К «маме», получается.

— Вот что, орелики… — строго сказал он.

— Мы за июнь заплатили, — объявила девушка, предчувствуя что-то дурное.

— Не волнует. Полчаса вам хватит? Ладно, час. Можете не торопиться.

— Игорь, ну что ты стоишь?! — спросила она.

— А что мне с ним — драться? — буркнул юноша.

— Правильно, Игорь, — сказал Мухин. — На это время уйдет. Сумки у вас есть или в руках всё понесете?

— Игорь! — возмущенно крикнула девушка.

В комнате послышался какой-то лепет, не то «гу-гу», не то «гы-гы», а спустя секунду — дикий, неистовый рев.

— Чёрт… У вас еще и ребенок? Сами-то вы кто?..

Виктор хлопнул дверью и медленно направился вниз по лестнице. Спешить было некуда: ребенка выкидывать жалко, к теще переться неохота, где дача — неизвестно. В принципе, про дачу можно было выяснить у той же тещи, Светланы… как ее?.. Николаевны, но Мухин знал, что туда он тоже не поедет.

Выйдя на улицу, он сел в машину и задумчиво погладил руль. У него было две квартиры, но ни в одной из них он поселиться не мог. У него была жена, но он с трудом представлял, как она выглядит.

Виктор завел мотор и, включив радио, тронулся вперед — без всякой цели, просто чтобы не стоять на месте. У выезда из двора он притормозил, пропуская раскрашенную «Газель», и прочитал на кузове:

«ИЧП РЕНЕССАНС. Вторая жизнь Вашей мебели».

Мухин тяжелым взглядом проводил грузовик и сзади рассмотрел номер: «021».

— Стало быть, на улицу Ренессанса, — решил он.

Глава 2

— «Возрождения»?.. — таксист зачем-то потрогал нос и сплюнул. — Нет.

— Что «нет»? — спросил Виктор. — Не знаешь?

— Нет такой улицы, — заявил он. — Можешь не искать.

Мухин газанул и тут же затормозил возле другого такси — у кинотеатра их стояла целая шеренга.

— Не, — отозвался второй. — «Возрождения» я не слышал. Никогда не слышал.

Третий и четвертый сказали примерно то же, а до пятого Виктор не доехал — он как раз поравнялся с табачным киоском и вышел за сигаретами.

— Вы, молодой человек, потеряли что-то? — раздалось рядом.

— А?.. — рассеянно вякнул Мухин.

У него за спиной стоял благообразный старик с идеальной осанкой и удивительными белыми ресницами, пушистыми, как у ребенка. Старик теребил щегольскую палочку — до трости она всё-таки не дотягивала, но и клюкой назвать ее было нельзя.

— Я, простите за назойливость, видел, как вы к таксистам обращались, — молвил он. — Таксисты не скажут. Им отвезти интересно, деньги с клиента получить, а справки давать они не обязаны. Н-да… Такая порода.

— «Возрождения», — отрывисто произнес Виктор. — Говорят, улицы Возрождения нет…

— Неправду говорят. Кстати, мне туда же.

— Серьезно?! Я на такую удачу даже не рассчитывал, — признался Мухин.

— Я тоже не рассчитывал на… гхм, такое везение, простите за каламбур.

Пассажир неторопливо, с достоинством уселся и поставил палку перед собой, точно был не в «девятке», а в собственном экипаже.

— Городским транспортом здесь неудобно, на двух автобусах, — продолжал он. — Или на метро, но тогда еще пешком придется… А откуда вы про улицу Возрождения знаете? Сейчас редко, кто ее вспомнит.

— А я вот взял и вспомнил, — отшутился Виктор.

Он выехал на Октябрьскую площадь и остановился у светофора. На угловом доме висела синяя табличка: «Площадь 7-го Ноября».

— Что это за… — начал он, но старик его перебил:

— Всё время прямо. Прямо, прямо и прямо, — указал он сухой ладошкой. — А потом два раза налево.

— Вы так здорово Москву знаете… — пробормотал Мухин, исключительно для поддержания разговора.

— Опыт, молодой человек.

— Таксистом работали?

— Ну… вроде того, да. Ездил много.

Дома впереди расступились, и из-за крыш выглянуло громадное пятиугольное здание — ни дать ни взять Пентагон.

— Лево руля, — распорядился пассажир. И как бы между прочим добавил: — Вообще-то, улицы Возрождения в Москве нет.

— Переименовали? Вот почему никто ее не помнит. Всё-таки хорошо, что мы с вами встретились.

— Хорошо, — согласился старик. — Тут опять налево… Только ее не переименовывали. Ее сразу под другим названием построили. Планировали «Возрождения», получилась «Луначарского». Вон за тем перекрестком.

Свернув у старорежимной аптеки, Мухин посмотрел на номер дома и прибавил скорости, благо улочка была пустой и тихой. В пятнадцатом доме находился овощной магазин, в семнадцатом — что-то непонятное, явно коммерческое, в девятнадцатом была почта.

За почтой стоял бесхозный рекламный щит, полностью закрывавший обзор. Из-под ржавого края выглядывали мелкие заморенные деревца и угол скамейки. Миновав щит, Виктор увидел маленький, по-осеннему захламленный садик.

— Огромное вам спасибо, — сказал пассажир.

Он дождался, пока машина не подъедет к следующему зданию, и коснулся ручки.

— Так вам тоже сюда? — удивился Мухин.

— И вам сюда же? — ответно удивился старик. — В двадцать ­третий?

— Почему?..

Виктор посмотрел на табличку — действительно: «23».

— Двадцать третий, — подтвердил пассажир. — А вы какой ищете?

— Двадцать первый. Улица Возрождения, дом двадцать один.

— Ах, двадцать один! — он прихлопнул дверь и, усмехнувшись, постучал в пол своей палкой. — Наверно, вас разыграли, молодой человек.

— Ничего не понимаю.

— С этим домом целая история, — дедок пожевал губами и вновь затеребил палочку. — Проект сам Иосиф Виссарионович рассматривал. Дело в том, что на этом месте собирались…

— Не так подробно, — прервал его Мухин. — После девятнадцатого дома должен идти… Его что, снесли?!

— Нет.

— Где же он?

— Его никогда не было. Дом двадцать один на этой улице так и не построили. Вместо него… — старик звучно щелкнул пальцами, указывая через плечо на сад. — С самого начала. Уж поверьте аборигену.

Виктор поверил, ничего другого ему не оставалось.

Пассажир уже скрылся в подъезде, а он всё еще сидел, поглядывая в зеркало. В садике не было ни души, и надежда на то, что «дом двадцать один» — это только метафора, растаяла.

В одиннадцатом часу начало темнеть, особенно это было заметно по деревьям. Кроны уплотнились, будто бы в них выросли дополнительные листья, и перестали пропускать свет. Черная скамейка утонула в сумраке — теперь любой желающий мог вздремнуть на ней без помех.

Несмотря на вечер, духота не спадала, и Мухин, утомившись от плотного мертвого воздуха и собственного пота, опустил в машине все четыре стекла.

«К проституткам мотануть?.. — вяло подумал он. — Ну их на фиг. Вокзал?.. Тогда уж сразу — в отделение, в клетку. А в клетке — бомжи и опять проститутки. На фиг…»

Он мог переночевать в гостинице, но денег хватило бы дня на три-четыре, не больше, и то при условии, что это будет далеко не «Метрополь». К тому же Мухин чувствовал, что проблему надо решать кардинально, поскольку…

Виктор тяжко вздохнул и закурил.

Да… Поскольку возвращаться домой он не собирался. Там чужая жизнь — в чужой квартире, с чужой женой. Там всё не его, и даже эта рубашка, и даже эти трусы… Единственное, что Виктор мог считать своим, — это сигареты. Пачку «Кента» он купил сам… правда, на чужие деньги.

Возможно, у местного Мухина, у зоолога, была любовница, возможно — и апартаменты для встреч… Однако чтобы о них узнать — о любовнице и апартаментах, — Виктору нужен был хоть какой-то намек.

За последние полчаса на улице Возрождения-Луначарского не появилось ни одного прохожего.

Лихо отстрельнув окурок — он этому не учился, это умел зоолог, — Мухин тронул руль и медленно поехал, словно размышляя, не подождать ли ему еще, хотя было ясно, что Константин не придет — ни с топором, ни без.

Впереди, у аптеки, в сером полотне дороги фары выхватили дырку открытого люка.

«Откуда?.. — отстраненно подумал Виктор. — Никого ведь не ­видел…»

Он повернул, объезжая колодец, и вдруг заметил между домами какую-то тень. Силуэт пробежал по стене, огромной птицей скользнул на тротуар, тут же — на мостовую и, догнав «девятку», вскочил в правую дверь. Виктор даже не пытался увернуться, а если б и пытался, то вряд ли успел бы — всё произошло нереально быстро.

Мухин остановил машину и вопросительно произнес:

— Ну…

На него смотрели неглупые карие глаза. Темные глаза и светлые брови — редкое сочетание. Еще у мужчины был нос с горбинкой — Мухин почему-то сразу обратил на это внимание. Горбинка была не природной — нос ломали и, скорее всего, неоднократно. Одет был мужчина в черную «натовку» и плотные брюки, тоже черные. На выбритом загорелом черепе выступали крупные капли и, скатываясь по щекам, впитывались в лоснящийся воротник. Казалось, куртка была мокрой насквозь, но его это ничуть не беспокоило.

Под сороковник, оценил Мухин. Опасный возраст.

— Привет, — бросил человек. — Давно в этом слое?

— В этом… что?..

— Понятно. Ты езжай, езжай. Не надо тут отсвечивать, — сказал незнакомец и деловито представился: — Пётр.

— Виктор, — ответил Мухин без энтузиазма. — Куда ехать-то?

— Всё равно. Лично мне никуда не надо.

— А чего сел? Тачка?..

— Витя, я не вор.

— Кто же ты, Петя? — сказал Мухин насмешливо, даже с некоторой издевкой и сам поразился своему нахальству. Есть люди, становящиеся в опасности бесстрашными или, точнее — безбашенными, но Виктор себя к ним не относил. Ошибался, что ли?..

— Вопросец… — молвил Пётр задумчиво и вроде бы не враждебно. — Кто я… А ты кто? Можешь ответить?

— Я?.. Зоолог, — поколебавшись, сказал Мухин.

— Ну-ну… А я в таком случае — геолог. Такой же, как ты — зоолог, — добавил он многозначительно. — И что же наш уважаемый зоолог здесь делал?

— Девочек снимал, — огрызнулся Виктор.

— У дома номер двадцать один… И как?.. Много наснимал?

Мухин сунул в рот сигарету и, не прикуривая, пожевал фильтр. Теперь было ясно, что Пётр не прыгал в первую попавшуюся машину, а ждал именно его. Он знал про двадцать первый дом, и еще… да!.. он что-то говорил про «слой».

На Садовом кольце, куда они выскочили, движение было слишком плотным, и Виктор повернул к Арбату. Небо уже стало угольным, но звезды едва светили — вместо них повсюду вертелись и вспыхивали затейливые рекламные финтифлюшки. Обе стороны проспекта горели всеми мыслимыми цветами, и неоновый огонь выглядел не просто живым, а разумным.

— Чего стоит вся эта красота, когда она зависит от одного рубильника… — мрачно произнес Пётр.

— А рубильник от чего зависит? — осторожно спросил Мухин.

— Рубильник-то? От человека, естественно. А люди, как правило, дураки… Дай-ка и мне.

— Чего?..

— Сигарету, «чего»! Нигде от них не отвяжешься.

— Назови улицу, — помолчав, сказал Виктор. — Улицу, где мы были.

— Пароль, да? — осклабился он. — «Возрождения». Этот пароль всему миру известен.

— Как?.. Ее же здесь нет…

— При чем тут «здесь»? Э-э, да тебя первый раз перекинуло?

— Ты от Константина? Что ж ты раньше не сказал?

— Где вы с ним виделись?

— Не знаю, — удрученно ответил Мухин. — Где-то… где-то не здесь.

— Понятно, что не здесь, — скривился Пётр. — Он к тебе, наверное, в последний момент пришел?

— В последний?..

— А-а… — протянул он. —