Девушки в пламени войны 1941-1945

Девушки в пламени войны

1941-1945

Оглавление

Основная часть

Точилкина Лида, врач 738-го стрелкового полка.

Малышева Наташа, разведчица. Ее война началась в дивизионной разведке на Волоколамском направлении (под Москвой).

Клейменова Маша, снайпер, морская пехота.

Попова Надя, летчица. Полк легких ночных бомбардировщиков.

Вишневская Нина, санинструктор танкового батальона.

Бовина Оля, санинструктор в стрелковом батальоне.

Чудакова Валя, санинструктор, затем командир пулеметного взвода, командир пулеметной роты.

Гантимурова Альбина, командир отделения разведки морской пехоты.

Зелянина Аня, санинструктор диверсионного отряда.

Бондарь Нина, командир танка Т-34. Летчица, ставшая танкистом.

Чумакова Тамара, минер.

Цукерман Белла, командир пулеметного взвода, потом начальник штаба медсанбата, переводчица в штабе дивизии.

Таисия Николаевна. История, рассказанная внучкой Настей Пироговой.

Источники

Основная часть

Точилкина Лида, врач (хирург) 738-го полка, старший лейтенант. 134-я стрелковая дивизия,

Я родилась 1-го августа 1921 года в городе Балаково Саратовской области. Папа мой учился в юнкерском училище, но в революцию сразу же встал на сторону народа. А мама была из состоятельной семьи, и с папой они познакомились, когда их часть прислали в наши края бороться с бандой Серова, Пятакова и других.

Они встретились, полюбили друг друга, но мамины родители были категорически против их брака: «Если выйдешь за него - ты нам не дочь!» Но мама все равно ушла к нему, правда, сразу предупредила: «Выйду за тебя, только если обвенчаемся!» Но он же красный командир…

И тогда папа договорился с одним батюшкой из какого-то села, и на тарантасе вместе с двумя друзьями и мамой они поехали туда, и там тайно повенчались. И только лишь когда родилась я, и когда выяснилось, что у папы родители имели свой хутор в нашей же Саратовской области, т.е. были не совсем простолюдины, родители мамы растаяли и приняли его в семью.

Я очень рано поняла, что хочу стать доктором. Когда мне было лет пять, родители подарили мне куклу, у которой открывались и закрывались глаза. По тем временам почти сокровище. Но на меня, пятилетнюю, этот подарок произвел неожиданное впечатление. Я смотрела на нее и думала только об одном - как же это работает?

Смотрела-смотрела, и, выждав момент, ушла в другую комнату и разбила ей голову, а там всякие винтики, пружинки… Мама, конечно, была просто в шоке, а папа так сказал: «У нас растет смышленый ребенок, раз ее такие вещи интересуют!»

В школе я училась на отлично, особенно мне нравилась литература. А после какого-то спектакля, где я и пела, и танцевала, учитель физики настоятельно рекомендовал мне поступать в театральное училище.

Но я хотела быть только врачом, и после 10-го (выпускного) класса поступила в Саратовский мединститут, который тогда считался одним из лучших во всем Союзе. Училась хорошо, мне все было очень интересно. Даже трупов в морге не боялась, считала, что мне это будет нужно.

Мы, конечно, знали, что в Европе идет война, но думали, что до нас она не дойдет. И почувствовали ее остро, когда в городе появились беженцы.

Что в Саратов, что в Балаково их приехало очень много. Первых всех расселили, но потом столько народу приехало, что их некуда было селить, и люди с детьми сидели прямо на улицах… И моя мама привела к нам в дом двух беженок из Москвы с дочками. С ними мы делили и продукты, и одежду, и все что угодно.

Весь город был затемнен, и все наши мальчики состояли в группах, которые ходили и проверяли, нет ли из какого окна света.

Общая настороженность, конечно, ощущалась. И не только у нас. Через Волгу напротив Саратова находилась республика поволжских немцев, так чуть ли не в одну ночь их всех вывезли, потому что руководство страны всерьез опасалось, что они перейдут на сторону Германии.

С началом войны сразу отменили ряд второстепенных предметов - латынь, коллоидную химию, еще что-то. Через какое-то время всех наших ребят забрали в Академию, и остались одни девушки. До обеда мы учились, а потом работали в госпиталях. В Саратов свезли очень много разных госпиталей. Но помещений не хватало катастрофически, так расположили их не только в школах, но и в театрах, в кинотеатрах. И везде текучая речка из раненых, которых нам присылали, в основном, из Сталинграда и из-под Москвы, где шли тяжелые бои.

Так прошел целый год, и летом 42-го мы закончили 5-й курс. В июле после последнего госэкзамена нам сказали: «Приходите завтра для получения дипломов. Только мы вас, девочки, очень просим, обязательно возьмите с собой чашку и ложку!» Ну, и мы, конечно, решили, что нам хотят устроить прощальный банкет. Все, конечно, хи-хи ха-ха, а утром нарядились, прически сделали, ведь это наш последний день в институте. Приходим, что такое - во дворе полно военных. Заходим в большую аудиторию, а там на задних рядах сидят командиры. И мы решили, что они пришли нас развлекать.

Пришел ректор, все преподаватели, и стали всех вызывать, вручать дипломы. Потом слово взял ректор: «Девочки, я вам только одно скажу. Поздравляю, вы стали настоящими врачами! Но у меня к вам вопрос - кто-то из вас хочет на фронт? Насильно мы никого направить не можем, но если кто-то сам хочет, то напишите, пожалуйста, заявление». Так мы сели, и все до единой, человек пятьдесят-шестьдесят, написали: «Прошу направить меня на фронт!»

Они это дело увидели и говорят: «Прошу встать тех, у кого есть проблемы со здоровьем!» Никто не встал… «Прошу встать тех, у кого отец на фронте и мама останется одна больная!», тоже никто не поднялся. - «Тогда вот что. Я попрошу подняться тех, чьи фамилии назову!»

Зачитали - «Эти поедут под Сталинград!» Зачитали еще, в том числе и меня - «А вы поедете под Москву!» Потом говорит: «Я вас поздравляю, девочки! Выходите во двор, там вас заберут командиры, и вы поедете с ними на фронт».

Тут мы возмутились: «Послушайте, мы же должны пойти домой, проститься с родными!» - «Нет, мы вашим родным сами все сообщим. А вы как приедете в часть, постарайтесь сразу написать домой. А сейчас идите к командирам».

Приходим на вокзал, стоит эшелон из товарных вагонов, а в них нары в два яруса. И уехали, так с родными и не простившись.

Ехали часов восемь, как вдруг налетели немецкие самолеты и начали бомбить. Эшелон остановился, все выскочили и стали разбегаться. Одни побежали к озеру, другие к роще, а немцы на бреющем полете стали всех расстреливать из пулеметов… Я тоже выскочила, а куда бежать, не соображу. Присела у вагона и никуда не побежала…

Когда, наконец, самолеты улетели, бросились помогать раненым. Перевязывали их, таскали, а сами плакали и дрожали… Из двадцати наших девчонок осталось всего восемь-десять. Кого убило, кого ранило… Потом приехал еще один состав и забрал всех раненых и убитых.

Приехали в Москву, а ночь темная, ничего не видно, на улицах только патрули. Нас привели в гостиницу на окраине: «Девочки, завтра за вами придут в шесть утра».

Утром стали распределять, кого куда. Кого в авиацию, кого в танковые части, а меня в пехоту. Я вначале немного расстроилась, но потом поняла. Ведь кого направляют в пехоту? Лучших! Потому что там больше всего раненых, ведь именно пехота - лицом к лицу с врагом.

Дали мне какого-то командира: «Он тебя проводит до самой части!» А этот майор мне и говорит: «Мы с тобой пойдем пешком. Тут совсем недалеко - всего километров сорок…» Пошли с ним, а я же в нарядном платье, в туфлях на каблучках… Нас же нигде не переодели, ничего…

Прошли километров десять, я его спрашиваю: «А где немцы?» Еще прошли сколько-то: «Давай посидим!» - «Давай!» В общем, пришли в часть, тут он мне показывает: «Видишь, впереди большой овраг? На той стороне немцы, а по эту сторону наши».

Потом заводит меня в блиндаж командира полка. Тот на меня посмотрел так удивленно, спрашивает майора: «Слушай, ты где эту девулю взял и зачем привел ее ко мне?» - «Так это наш новый врач!» - «Так ты врач?!» - «Да!» - «А ну покажь диплом!» Посмотрел: «Ну, ладно, иди работать!»

Отошли сколько-то, а там на земле у блиндажа лежат человек пятнадцать раненых. Вдруг из блиндажа выскакивает девушка в белом халате, и бросается мне на шею. Спрашиваю ее: «Ты кто?» - «Маша!» - «Ты чего, Машенька?» - «Я обрадовалась, что вы появились, ведь нашего врача убило. Видите, сколько раненых привезли, а я всего лишь медсестра…»

Я сумочку поставила, и как была в этом нарядном платье, только халат надела, и начала работать. А к вечеру мне приносят и гимнастерку, и брюки, и сапоги, и ремень с кобурой: «Вот, надевай!» Примерила, но мне гимнастерка по колено, а сапоги такого размера, что я в них и ходить не могу. Старшина на меня посмотрел: «Да уж… Но у меня другого обмундирования нет!»

Тогда командир полка приказал: «Вызови наших сапожников, портных, и пусть они ей все подгонят. Она же офицер и должна выглядеть, как положено!» Ко мне пришел портной: «Что тебе пошить, штаны или юбку?» - «Я привыкла к платьям». Обмерил меня, и все сделал в лучшем виде. И с сапогами все отлично решили. Подошло, да еще как.

Следующий вопрос - как меня называть. Товарищ лейтенант? Так я девчонка совсем. Лидия Алексеевна? Тоже не подходит. Ладно, решили меня величать - доктор Лида. И все меня в полку звали только так - доктор Лида. А я поначалу все переживала, ну почему я не старше? Тогда бы меня звали более уважительно. И вот с этим 738-м полком 134-й стрелковой дивизии я прошла до самой Победы.

Я еще в Саратове в госпиталях такого насмотрелась, что тут для меня было просто продолжение. А так моя задача не изменилась - стоять у операционного стола. Только раненые, раненые и так без конца… Иногда шли такие бои, что к нам в блиндаж приносили по семьдесят раненых, и приходилось их спасать круглые сутки. Но там же никакого электрического света не было. А лампа какая - брали гильзу от снаряда, заливали в нее керосин, вставляли фитиль, и поджигали. И солдат, который не боялся вида крови и ран, держал ее, а я в это время оперировала.

И еще учтите такой момент. Самое главное, что мы обязаны были сделать - как можно раньше оказать помощь раненым. Поэтому полковой медпункт устраивали как можно ближе к передовой. Иногда он стоял всего в 400-500 метрах от поля боя, поэтому нас и бомбили, и обстреливали, да еще как. Пулеметы строчат, осколки свистят. Иногда взрывной волной раненого сбрасывало с операционного стола.

Помню случай, когда рядом раздался взрыв, раненого сбросило, а меня ударило о косяк… Потом встаешь и начинаешь себя ощупывать и соображать - так, руки, ноги целы, голова на месте: «Поднимайте раненого, продолжаем работать…»

Первыми старались брать самых тяжелых, кому остались считанные часы. Если приносили много раненых, я выходила и смотрела, кого взять первого. И на всю жизнь запомнила такой эпизод.

Выхожу, а один раненый, у него нога оторвана, так он культю поднял и к дереву прислонил, чтобы кровь меньше текла. Я на него показала: «Немедленно!» А он вдруг говорит: «Доктор, возьмите первым моего друга». Так-то у меня крепкие нервы, но тут мне прямо плакать захотелось от такой доброты. Вот что значит, готов отдать свою жизнь другу…

«Я вас беру обоих!» У меня же два стола было. На одном оперирую, а на другом Машенька заканчивает, перевязывает. И еще три санитара с нами. Они раненых вносили, выносили. Копали нам окопчики на случай обстрелов. На собачках привозили, вывозили, а ведь там в полный рост не подняться. Только ползком.

Некоторые ветераны вспоминают, что в медсанбаты принимали солдат только из своего подразделения. Я принимала всех подряд, и не помню, чтобы хоть раз спросила, из какого человек полка.

Я не помню, чтобы видела хоть кого-то с гипертонической болезнью. Никто не обращался ни с давлением, ни с простудами, одним словом, никаких