Discover millions of ebooks, audiobooks, and so much more with a free trial

Only $11.99/month after trial. Cancel anytime.

Когда боги смеются
Когда боги смеются
Когда боги смеются
Ebook210 pages3 hours

Когда боги смеются

Rating: 0 out of 5 stars

()

Read preview

About this ebook

Американский писатель Джек Лондон (наст. имя Джон Гриффит; 1876—1916) прошел противоречивый и сложный творческий путь. В детстве он рано вынужден был искать заработок. Некоторое время бродяжничал, плавал матросом на промысловой шхуне, переменил множество профессий и, наконец, зараженный «золотой лихорадкой», отправился на Аляску. Золотоискательство стало темой первых его рассказов, довольно скоро принесших ему широкую известность. Романтика борьбы человека с природой вносит в произведения Лондона элементы, характерные для приключенческого жанра. В данном томе представлены повести и рассказы, созданные писателем в период с 1900 по 1911 год.
LanguageРусский
PublisherAegitas
Release dateJul 24, 2016
ISBN9781773135304
Когда боги смеются

Read more from Лондон, Джек

Related to Когда боги смеются

Related ebooks

General Fiction For You

View More

Related articles

Reviews for Когда боги смеются

Rating: 0 out of 5 stars
0 ratings

0 ratings0 reviews

What did you think?

Tap to rate

Review must be at least 10 words

    Book preview

    Когда боги смеются - Лондон, Джек

    Отступник

    — Если не встанешь, Джонни,— я тебе и есть не дам!

    Угроза не произвела на мальчика никакого впечатления. Он упорно продолжал спать, отстаивая свое забытье, как мечтатель отстаивает свою мечту. Руки мальчика слабо сжались в кулаки и принялись наносить бессильные порывистые удары в воздух. Удары эти предназначались матери, но она избегала их, обнаружив при этом ловкость, созданную долгой практикой, и грубо потрясла его за плечо.

    — Отвяжись!

    Этот возглас прозвучал сначала глухо из глубины сна, затем быстро усилился до страстного воинственного вопля и наконец замер в виде нечленораздельного хныканья. То был животный крик истязуемой души, полный безмерного протеста и муки.

    Но она не обратила на это внимания. Это была женщина с грустными глазами и измученным лицом; она успела привыкнуть к этой работе, повторявшейся изо дня в день. Она ухватила одеяло и старалась стащить его. Но мальчик перестал драться и отчаянно вцепился в одеяло. Теперь он лежал поперек кровати, но все еще оставался покрытым. Тогда она попыталась стащить на пол матрац. Мальчик сопротивлялся. Она напрягла все силы. Перевес был на ее стороне, и матрац с мальчиком начали поддаваться, причем последний инстинктивно следовал за постелью, чтобы укрыться от холода, щипавшего его тело.

    Когда он повис на краю кровати, казалось, что вот-вот упадет на пол головой вперед. Но в нем вспыхнуло сознание. Он выпрямился и одно мгновение балансировал в опасном положении. Наконец он коснулся пола ногами. В тот же миг мать схватила его за плечи и потрясла. Кулак его снова разрезал воздух, на сей раз с большей силой и уверенностью. Одновременно он открыл глаза. Она выпустила его. Он проснулся.

    — Ладно,— пробормотал он.

    Она схватила лампу и поспешно вышла из комнаты, оставляя его в темноте.

    — Оштрафуют тебя,— пригрозила она ему, уходя.

    Не смущаясь темнотой, он натянул платье и вышел на кухню. Походка его была слишком тяжелой для такого худенького и легкого мальчика. Ноги его волочились от собственной тяжести, казавшейся неестественной: они были такие сухощавые. Он придвинул к столу стул с продавленным сиденьем.

    — Джонни! — резко позвала его мать.

    Он так же резко встал со стула и без единого слова подошел к раковине — грязной и засоренной. Из сточного отверстия поднималось зловоние. Он не замечал этого. Раковина дурно пахла, а мыло было испачкано помоями и едва мылилось, но это казалось ему в порядке вещей. Впрочем, он и не очень старался взмылить грязный кусок. Плеснул на себя раз-другой из открытого крана — и операция кончена. Зубов он не чистил — он никогда и не видал зубной щетки, даже не знал о существовании тех, кто виновен в таком сумасбродстве, как чистка зубов.

    — Ты бы хоть разок умылся как следует,— жаловалась мать.

    Наливая две чашки кофе, она приподняла над горшком разломанную крышку. Он ничего не возразил, ибо это было предметом постоянного спора между ними, и в этом вопросе мать была тверда, как алмаз: «хоть разок» он должен был умыть лицо. Он вытерся засаленным полотенцем — мокрым, грязным и рваным, отчего лицо его покрылось как бы обрывками корпии.

    — Хотелось бы мне, чтобы мы жили поближе,— сказала она, садясь.— Уж я стараюсь как могу. Сам знаешь. Но долларом меньше за квартиру... все-таки — сбережение. Да здесь нам и просторнее. Сам знаешь.

    Он почти не слушал ее. Все это он уже слышал не один раз. Круг ее мыслей был ограничен, и она все время возвращалась к трудностям, которые они испытывали, живя далеко от фабрики.

    — Лишний доллар — лишние харчи,— заметил он сентенциозно.— Лучше уж я прогуляюсь, да зато побольше съем.

    Он ел торопливо, почти не жуя хлеба, так что кофе смывал ему в желудок непрожеванные куски. Они называли «кофеем» горячую и мутную жижицу. Но Джонни думал, что это был кофе — отличный кофе. Это была одна из немногих оставшихся у него жизненных иллюзий. Он никогда в жизни не имел настоящего кофе.

    В придачу к хлебу ему полагался кусок холодной свинины. Мать снова наполнила его чашку. Доедая хлеб, он стал искать глазами, не будет ли еще чего. Мать поймала его вопросительный взгляд.

    — Не будь свиньей, Джонни,— заметила она.— Ты получил свою долю. У тебя есть еще младшие братья и сестры.

    Он ничего не отвечал на этот выговор. Он вообще был не особенно словоохотлив. И голодные взгляды, в поисках прибавки, он тоже перестал бросать. Он не умел жаловаться, полный терпенья — столь же страшного, как и та школа, в которой он ему выучился. Он допил свой кофе, обтер рот рукой и приготовился встать.

    — Погоди секундочку,— поспешно сказала она.— Мне кажется, от каравая можно отнять еще кусочек... тоненький.

    Тут она проделала фокус: отрезав для вида кусок от каравая, она сунула и кусок и каравай обратно в ящик, а ему отдала один из своих двух кусочков. Она думала, что обманула его, но он заметил ее хитрость. Тем не менее он без стыда взял хлеб. У него была на этот счет своя философия: он думал, что мать, ввиду ее хронического недомогания, все равно была неважным едоком. Она видела, как он жует сухой хлеб, перегнулась через стол и перелила свой кофе в его чашку.

    — Что-то он мне нынче на желудок нехорошо ложится,— пояснила она.

    Отдаленный гудок, протянувшийся в длительный визг, заставил обоих вскочить на ноги. Она бросила взгляд на жестяной будильник, висевший на стене. Стрелки показывали половину шестого. Остальной рабочий люд теперь только еще просыпался. Она накинула на плечи шаль, а на голову надела потертую шляпу, ветхую и бесформенную.

    — Придется бежать бегом,— сказала она, гася лампу.

    Они выбрались наружу и спустились с лестницы. Было ясно и холодно, и Джонни вздрогнул на свежем воздухе. Звезды на небе еще не начали меркнуть, и город лежал во мраке. И Джонни и мать на ходу волочили ноги. У них не хватало сил, чтобы резко отрывать ступни от земли.

    После четверти часа молчаливой ходьбы мать свернула направо.

    — Не опоздай,— прозвучало ее последнее напутствие из поглотившей ее темноты.

    Он не отвечал и безостановочно продолжал свой путь. В фабричном квартале повсюду открывались двери, и скоро он слился с людским потоком, прокладывающим себе путь во мраке. Когда он входил в ворота фабрики, вновь прозвучал гудок. Он бросил взгляд на восток. На небе из-за рваной линии крыш начал выползать бледный свет. Только это он и видел от дневного света, а затем повернулся к нему спиной и присоединился к своей артели.

    Он занял свое место у станка — одного из многих рядов машин. Перед ним, над ящиком, наполненным маленькими шпульками, быстро вращались большие веретёна. На эти последние он наматывал джутовую нитку с маленьких шпулек. Работа была несложная. Не требовалось ничего, кроме быстроты. Маленькие шпульки разматывались так быстро, и столько было веретён, что не оставалось ни одного свободного мгновения.

    Он работал механически. Когда шпулька разматывалась, он пользовался левой рукой, как тормозом, останавливая веретено и тотчас же большим и указательным пальцами ловил конец убегавшей нити, а правой рукой притягивал свободный конец другой маленькой шпульки. Все эти разнородные действия совершались быстро и одновременно обеими руками. Затем он молниеносным движением завязывал ткацкий узел и отпускал веретено. Ничего сложного в ткацких узлах не было. Он однажды хвастался, что может вязать их во сне. И действительно, иногда он это и проделывал, совершая в одну ночь работу целой вечности и завязывая бесконечную вереницу ткацких узлов.

    Некоторые из мальчиков-мотальщиков лодырничали — тратили даром время и машинную энергию, не заменяя шпулек, когда они разматывались. Чтобы воспрепятствовать этому, был приставлен надсмотрщик. Он поймал соседа Джонни на такой проделке и надрал ему уши.

    — Погляди-ка на Джонни! Почему ты не таков, как он? — сердито спрашивал надсмотрщик.

    Веретёна у Джонни вертелись полным ходом, но он даже не вздрогнул от косвенной похвалы. Было время, когда... но то было давно, очень давно. Теперь его апатичное лицо ничего не выражало, когда его ставили в пример другим. Он был идеальный работник. Он это знал. Ему говорили это не один раз. Похвала стала привычной. Из идеального рабочего он развился до идеальной машины. Когда работа его шла плохо — вина (как и при работе машины) падала на негодный материал. Ошибиться он не мог — как не может усовершенствованный гвоздильный станок нарезать негодные гвозди.

    И неудивительно: ведь никогда не было такого времени, когда бы он не находился в близком соприкосновении с машинами. Машинная работа как бы внедрилась в него; во всяком случае, он на ней воспитался. Двенадцать лет тому назад в ткацком отделении этой же самой фабрики произошло небольшое смятение: мать Джонни упала в обморок. Ее уложили на пол посреди скрипящих станков; двух пожилых женщин отозвали от станков; десятник помогал им... И через несколько минут в ткацкой было на одну душу больше, чем вошло в дверь. То был Джонни, родившийся с дробным, трескучим стуком ткацких станков в ушах и с первого же дыхания вобравший в себя теплый, влажный воздух, густой от летающих льняных хлопьев. Он прокашлял весь первый день, чтобы очистить легкие от льна; и по той же причине он и после не переставал кашлять.

    Мальчик, работавший рядом с Джонни, хныкал и сопел. Лицо его было искажено злобой на надсмотрщика, грозно следившего за ним издали; и все-таки все веретёна заполнялись. Мальчик метал страшные проклятия в вертящиеся перед ним веретёна, но звук не разносился и на полдюжины футов: шум, стоявший в помещении, не пропускал и задерживал его, как стена.

    Ничего этого Джонни не замечал. У него был свой особый способ восприятия явлений. Кроме того, явления становились однообразными от частого повторения; в частности, он наблюдал уже не раз описанное происшествие. Ему казалось столь же бесполезным противодействовать надсмотрщику, как противиться воле машины. Машины построены для того, чтобы вращаться в определенном направлении и совершать определенную работу. Точно так же обстоит дело и с надсмотрщиком.

    Но в одиннадцать часов отделение заволновалось. Какими-то таинственными путями возбуждение сразу распространилось повсюду. Одноногий мальчик, работавший по другую сторону от Джонни, быстро проковылял на другой конец помещения, к вагонетке, стоявшей в то время порожней. Он нырнул туда и исчез из виду вместе с костылем. Появился управляющий фабрикой в сопровождении молодого человека. Этот последний был хорошо одет и носил туго накрахмаленную рубашку — словом, джентльмен, по классификации Джонни, и, кроме того, инспектор.

    Проходя, он строго посмотрел на мальчиков. Порой он останавливался и задавал вопросы. Ему приходилось кричать во все горло, чтобы быть услышанным, и в такие моменты его лицо смешно искажалось от напряжения. Его острый взгляд заметил пустой станок рядом с Джонни, но он ничего не сказал. Джонни тоже привлек к себе его внимание, и он сразу остановился. Он взял Джонни за руку и отвел его на шаг от станка, но с возгласом изумления выпустил его руку.

    — Довольно-таки худосочен,— тревожно усмехнулся управляющий.

    — Не ноги, а трубочки,— был ответ,— взгляните на эти ноги. У мальчика — рахит... в начальной стадии, но несомненный рахит. Если, в конце концов, его не хватит эпилепсия, то только потому, что прежде съест туберкулез.

    Джонни слушал, но не понимал. Да его и не интересовали будущие болезни. В настоящий момент ему грозило немедленное и гораздо более серьезное зло в лице инспектора.

    — Ну, мой мальчик, ты должен сказать мне правду,— проговорил — вернее, прокричал — инспектор, наклонившись к самому уху мальчика, чтобы тот мог его слышать.— Сколько тебе лет?

    — Четырнадцать,— солгал Джонни, солгал всею силою своих легких. Он солгал так громко, что это вызвало у него сухой, частый кашель, который отрыгивал хлопья льна, облепившие его легкие за нынешнее утро.

    — Выглядит по меньшей мере шестнадцатилетним,— сказал управляющий.

    — Или шестидесятилетним,— крикнул инспектор.

    — Он всегда так выглядел.

    — Давно ли? — быстро спросил инспектор.

    — Много лет. Нисколько не взрослеет.

    — Я бы сказал: не молодеет. Несомненно, он все эти годы работал здесь?

    — Бессменно... но это было до того, как прошел новый закон,— поспешил прибавить управляющий.

    — Станок пустует? — спросил инспектор, указывая на машину рядом с Джонни, на которой наполовину пустые веретёна крутились, как бешеные.

    — Кажется, что так.— Управляющий поманил к себе надсмотрщика, крикнул ему что-то в ухо и указал на станок.— Станок пустует,— передал он инспектору.

    Они прошли мимо, а Джонни вернулся к своей работе, чувствуя облегчение оттого, что опасность его миновала. Но одноногий мальчик был не так удачлив. Зоркий инспектор вытащил его за руку из вагонетки. Губы мальчика дрожали, и лицо его выглядело так, точно на него обрушилось глубокое и непоправимое бедствие. Надсмотрщик казался изумленным, словно он первый раз увидел мальчишку в глаза, в то время как лицо

    Enjoying the preview?
    Page 1 of 1