Божественная комедия. Чистилище

ПѢСНЬ ПЕРВАЯ.

Воззваніе къ музамъ.— Четыре звѣзды. — Катонъ.

Готовый плыть по волнамъ съ меньшей смутой,

Поднялъ свой парусъ челнъ души моей,

Вдали покинувъ океанъ столь лютый.

И буду пѣть о той странѣ тѣней,

Гдѣ очищается душа чрезъ звуки,

Чтобъ вознестись въ небесный эмпирей.

Возстаньте же здѣсь, мертвой пѣсни звуки:

Я вашъ пѣвецъ, о хоръ небесныхъ дѣвъ!

Возьми цѣвницу, Калліопа, въ руки

И слей съ моею пѣснью тотъ напѣвъ,

Предъ коимъ смолкла дѣвъ безумныхъ лира,

Въ васъ пробудившая безсмертный гнѣвъ! —

Цвѣтъ сладостный восточнаго сапфира,

Разлившійся въ воздушной сторонѣ

До сферы первой чистаго эѳира,

Восторгомъ взоръ мой упоилъ вполнѣ,

Лишь вышелъ я вслѣдъ по стопамъ поэта

Изъ адскихъ безднъ, такъ грудь стѣснившихъ мнѣ.

Звѣзда любви, прекрасная планета,

Во весь востокъ струила блескъ съ высотъ,

Созвѣздье Рыбъ затмивъ улыбкой свѣта.

Взглянувъ направо, созерцалъ я сводъ

Иныхъ небесъ и видѣлъ въ немъ четыре

Звѣзды, чей блескъ лишь первый видѣлъ родъ.

Игралъ, казалось, пламень ихъ въ эѳирѣ.

О, какъ ты бѣденъ, сѣверъ нашъ, съ тѣхъ поръ,

Какъ блеска ихъ ужъ мы не видимъ въ мірѣ!

Едва отъ звѣздъ отвелъ я жадный взоръ

И къ сѣверу опять направилъ очи,

Гдѣ ужъ исчезъ Медвѣдицъ звѣздный хоръ,—

Вотъ — одинокій старецъ въ мракѣ ночи

Съ такимъ въ лицѣ величьемъ, что сыны

Не больше чтутъ священный образъ отчій.

Брада до чреслъ, сребрясь отъ сѣдины,

Подобилась кудрямъ его, спадавшимъ

Съ его главы на грудь, какъ двѣ волны.

Такъ озаренъ былъ ликъ огнемъ пылавшимъ

Святыхъ тѣхъ звѣздъ; что для моихъ очей

Онъ показался солнцемъ просіявшимъ.

— "Кто вы? и какъ чрезъ мертвый вы ручей

Изъ тюрьмъ бѣжали вѣчной злой кручины?"

Онъ рекъ, колебля шелкъ своихъ кудрей.

Кто васъ привелъ? кто освѣтилъ пучины,

Когда вы шли изъ адской ночи вонъ,

Навѣкъ затмившей страшныя долины?

"Ужели-жъ такъ нарушенъ безднъ законъ?

Иль самъ Господь рѣшилъ въ совѣтѣ новомъ,

Чтобъ шелъ въ мой гротъ и тотъ; кто осужденъ?"

Тогда мой вождь и взорами, и словомъ

Мнѣ подалъ знакъ потупить очи въ долъ,

Склонить колѣна предъ лицомъ суровымъ,

Сказавъ ему: — "Не волей я пришелъ!

Жена съ небесъ явилась мнѣ въ юдоли,

Моля спасти его въ пучинѣ золъ.

Но если ты желаешь, чтобъ я болѣ

Открылъ тебѣ, что намъ дано въ удѣлъ,—

Я отказать твоей не властенъ волѣ.

"Послѣдней ночи онъ еще не зрѣлъ,

Но такъ къ ней близокъ былъ своей виною,

Что обратиться вспять едва успѣлъ.

"Какъ я сказалъ, былъ посланъ я Женою

Спасти его, и не было иныхъ

Путей, какъ тотъ, гдѣ онъ идетъ за мною.

"Я показалъ ему всѣ казни злыхъ

И показать теперь хочу то племя,

Что очищается въ грѣхахъ своихъ.

"Какъ шелъ я съ нимъ, разсказывать не время;

Небесной силой осѣненъ былъ я,

Тѣхъ подвиговъ мнѣ облегчившей бремя.

"Дозволь ему войти въ твои края!

Свободы ищетъ онъ, которой цѣну.

Лишь знаетъ тотъ, кто умеръ за нее.

Ты зналъ ее, принявшій ей взамѣну

Смерть въ Утикѣ, гдѣ сбросилъ прахъ одеждъ,

Чтобъ просіять въ день судный. Не изъ плѣну

"Бѣжали мы! Смерть не смыкала вѣждъ

Ему, и въ адъ Миносъ меня не гонитъ.

Я изъ страны, гдѣ въ горѣ, безъ надеждъ,

"Тѣнь Марціи твоей понынѣ стонетъ

Все по тебѣ; о старецъ пресвятой!

Ея любовь пусть къ намъ тебя преклонитъ.

"Семь царствъ твоихъ пройти насъ удостой!

Вѣсть о тебѣ я къ ней снесу въ глубь ада,

Коль адъ достоинъ почести такой".—

— "Мнѣ Марція была очей отрада,

И въ жизни той", онъ провѣщалъ въ отвѣтъ,

"Моя душа была служить ей рада.

"Но вѣдь она въ юдоли адскихъ бѣдъ,

И ей внимать мнѣ не велятъ законы,

Сложенные, какъ я покинулъ свѣтъ.

"И если васъ ведетъ чрезъ всѣ препоны

Жена съ небесъ, то льстить мнѣ для чего?

Довольно мнѣ подобной обороны.

"Иди-жъ скорѣй и препояшь его

Осокой чистой и, омывъ ланиты,

Всю копоть ада удали съ него,

"Чтобъ спутникъ твой, туманомъ безднъ повитый,

Не встрѣтился съ божественнымъ посломъ,

У райскихъ вратъ сидящимъ для защиты.

"Весь островъ нашъ, какъ видишь ты, кругомъ

Внизу, гдѣ волны хлещутъ въ берегъ зыбкій,

Поросъ по мягкой тинѣ тростникомъ,

"Затѣмъ что всякій злакъ, не столько гибкій,

Не могъ бы тамъ y бурныхъ волнъ расти

И выдержать съ волнами вѣчной сшибки.

"Оттоль сюда не должно вамъ идти;

Смотри! ужъ солнце позлатило волны:

Оно укажетъ, гдѣ вамъ путь найти."

Тутъ онъ исчезъ. И, вставши, я, безмолвный,

Приблизился къ учителю и тамъ

Вперилъ въ него мой взоръ, смиренья полный.

И онъ мнѣ: — "Шествуй по моимъ стопамъ!

Пойдемъ назадъ, куда долина горя

Склоняется къ отлогимъ берегамъ".

Уже заря, со мглою ночи споря,

Гнала ее съ небесъ, и я вдали

Ужъ могъ замѣтить трепетанье моря.

Какъ путники, что наконецъ нашли

Путь истинный межъ пройденными даромъ.

Такъ мы безлюдной той долиной шли.

И подъ горой, гдѣ споритъ съ дневнымъ жаромъ

Роса и, скрытая подъ тѣнью горъ,

Не вдругъ предъ солнцемъ улетаетъ паромъ,—

Тамъ обѣ руки тихо распростеръ

Учитель мой надъ многотравнымъ дерномъ.

И я въ слезахъ, потупя долу взоръ,

Поникъ предъ нимъ въ смиреніи покорномъ;

Тутъ сбросилъ онъ съ меня покровы мглы,

Навѣяны на ликъ мой адскимъ горномъ.

Потомъ сошли мы къ морю со скалы,

Не зрѣвшей ввѣкъ, чтобъ кто по волѣ рока

Здѣсь разсѣкалъ въ обратный путь валы.

Тутъ препоясалъ онъ меня осокой,

И вотъ,— о чудо! — только лишь рукой

Коснулся злака, какъ въ мгновенье ока

На томъ же мѣстѣ выросъ злакъ другой.

ПѢСНЬ ВТОРАЯ

Преддверіе чистилища.— Ангелъ кормчій.— Казелла.— Катонъ.

Уже склонилось солнце съ небосклона

На горизонтъ, его-жъ полдневный кругъ

Зенитомъ кроетъ верхъ горы Сіона.

И, противъ солнца обращаясь вкругъ,

Изъ волнъ Гангеса вышла ночь съ Вѣсами,-

Чтобъ, ставъ длиннѣй, ихъ выронить изъ рукъ,—

Такъ что Авроры свѣтлый ликъ предъ нами

Изъ бѣлаго сталъ алымъ и потомъ

Оранжевымъ, состарившись съ часами.

A мы все были на брегу морскомъ,

Какъ тотъ, кто, путь утратя въ мірѣ этомъ,

Душой паритъ, a самъ все въ мѣстѣ томъ,

И вдругъ, какъ Марсъ, предъ самымъ дня разсвѣтомъ,

На западѣ, на лонѣ синихъ водъ,

Сквозь паръ густой сверкаетъ краснымъ цвѣтомъ,—

Такъ мнѣ блеснулъ (о, да блеснетъ съ высотъ

Онъ мнѣ опять!) надъ моремъ свѣтъ столь скорый;

Что съ нимъ сравнить нельзя и птицъ полетъ.

Чтобъ вопросить о немъ, на мигъ я взоры

Отвелъ къ вождю; потомъ взглянулъ и — се! —

Ужъ онъ возросъ и сталъ свѣтлѣй Авроры.

Со всѣхъ сторонъ надъ нимъ во всей красѣ

Бѣлѣло нѣчто; съ бѣлаго-жъ покрова

Внизъ падалъ блескъ, подобный полосѣ;

Еще мнѣ вождь не отвѣчалъ ни слова,

Какъ верхній блескъ ужъ принялъ образъ крылъ.

Тогда поэтъ, познавъ пловца святого,—

— Склони, склони колѣна! возопилъ:

"Здѣсь ангелъ Божій! Къ сердцу длань! Отселѣ

Ты будешь зрѣть лишь слугъ небесныхъ силъ.

Безъ вашихъ средствъ, смотри, какъ мчится къ цѣли!

Наперекоръ всѣмъ весламъ, парусамъ,

Паритъ на крыльяхъ въ дальнемъ семъ предѣлѣ.

"Смотри, какъ онъ вознесъ ихъ къ небесамъ!

Какъ рѣжетъ воздухъ махомъ крылъ нетлѣнныхъ!

Имъ не сѣдѣть, какъ вашимъ волосамъ!"

Приблизясь къ намъ отъ граней отдаленныхъ.

Пернатый Божій лучезарнѣй сталъ,

Такъ что я глазъ, сіяньемъ ослѣпленныхъ,

Не могъ поднять. И къ брегу онъ присталъ

Съ ладьей столь быстрой, легкой, что нимало

Кристаллъ волны ее не поглощалъ.

Стоялъ небесный кормчій y причала;

Въ лицѣ читалась благодать сама,

Въ ладьѣ-жъ сто душъ и болѣ возсѣдало.

"In exitù Israel отъ ярма

Египтянъ злыхъ!" всѣ пѣли стройнымъ хоромъ.

И все, что писано въ стихахъ псалма.

Ихъ осѣнилъ крестомъ онъ съ свѣтлымъ взоромъ;

Затѣмъ всѣ вышли на берегъ, a онъ,

Какъ прилетѣлъ, такъ скрылся въ бѣгѣ скоромъ.

Сонмъ пришлецовъ былъ мѣстностью смущонъ;

Очами вкругъ искалъ онъ, гдѣ дорога,

Какъ тотъ, кто чѣмъ-то новымъ удивленъ.

Со всѣхъ сторонъ изъ Солнцева чертога

Струился день и тучей мѣткихъ стрѣлъ

Съ средины неба гналъ ужъ Козерога.

И новый сонмъ, какъ скоро насъ узрѣлъ,

Поднявши взоръ, сказалъ намъ: "Укажите:

Коль можете, путь въ горній тотъ предѣлъ".

На что Виргилій: — "Можетъ быть, вы мните,

Что край знакомъ намъ? Увѣряю васъ,—

Въ насъ путниковъ себѣ подобныхъ зрите.

"Сюда привелъ предъ вами лишь за часъ

Насъ путь иной. столь пагубный и лютый,

Что въ гору лѣзть — теперь игра для насъ".

По моему дыханью въ тѣ минуты

Замѣтивши, что я еще живой,

Весь сонмъ тѣней вдругъ поблѣднѣлъ отъ смуты.

И какъ къ гонцу съ оливой вѣстовой

Народъ тѣснится, чтобъ услышать вѣсти,

Топча одинъ другого въ давкѣ той:

Блаженные такъ духи тѣ всѣ вмѣстѣ

Уставили свой взоръ мнѣ прямо въ ликъ,

Почти забывъ о времени и мѣстѣ.

Одинъ изъ нихъ ко мнѣ всѣхъ больше никъ.

Обнять меня такъ пламенно желая,

Что сдѣлать то-жъ онъ и меня подвигъ.

О, видная лишь взоромъ тѣнь пустая!

Три раза къ ней я руки простиралъ,

Къ себѣ на грудь ихъ трижды возвращая.

Отъ дива ликъ мой? видно, блѣденъ сталъ,

Затѣмъ что тѣнь съ улыбкой отступила,

A я, гонясь, за нею поспѣшалъ;

Спокойнѣй будь! мнѣ кротко возразила,

Тогда, узнавъ ее. я сталъ молить,

Чтобъ не спѣша со мной поговорила.

И духъ въ отвѣтъ: — "Какъ я привыкъ любить

Тебя, бывъ въ тѣлѣ, такъ люблю безъ тѣла.

И я стою. Тебѣ-жъ зачѣмъ здѣсь быть?"

— "Казелла мой! чтобъ вновь достичь предѣла,

Гдѣ я живу,— иду на эту круть;

Гдѣ-жъ ты, сказалъ я, медлилъ такъ, Казелла?"

А онъ на то: — "Его въ томъ воля будь!

Тотъ, кто беретъ, кого и какъ разсудитъ,

Пусть возбранялъ не разъ сюда мнѣ путь,—

"Все-жъ воля въ немъ по Вѣчной Правдѣ судитъ.

И подлинно, три мѣсяца, какъ всѣхъ

Пріемлетъ онъ, кто съ миромъ въ чолнъ прибудетъ.

"Такъ вотъ и я, ставъ y поморій тѣхъ.

Гдѣ воды Тибра стали солью полны.

Былъ благостно имъ принятъ въ челнъ утѣхъ,—

"На устьѣ томъ, гдѣ онъ паритъ чрезъ