Компьютерные души. [ Том I. Часть I ].

В С Т У П Л Е Н И Е

«Вишь ты, — сказал один другому, — вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось в Москву, или не доедет?» — «Доедет», — отвечал другой.

«Мёртвые души». Том первый, глава первая

Нынче в Институте Киберматики… — Кибермантики?! Да, пусть зазнавшиеся эрудиты ворошатся в своих энциклопедиях, в словарях-справочниках барахтаются без понятия, переворачивая подряд все что?—где?—когда? — ни киберматики, ни кибермантики там не найдут. И стоит ли тому дивиться… Институт, да целый институт, не открывается без базы для профиля соответствующего, — негде и заняться созданием таковой, кроме как в профильном научном учреждении, укомплектованном самым необходимым оборудованием, при соответствующих штатных единицах.

Парадокс, скажите? Ничем не хуже всех остальных: чтобы в какой-нибудь науке нечто открыть, надо сперва открыть эту самую, а не другую какую-нибудь науку.

Не умолчим о гипотезе одного хитроумного американца, с претензией на планетарную значимость: мол, великих идей ровно сто и две (сколько примерно и химических элементов), ни больше ни меньше, а столько человечеству известно. Как раз именно такой фундаментальный компендиум знаний нуждается в профильном учреждении прежде всего; правда, по слухам, институт там давно и благополучно существует и даже процветает. Но данный пример пока единственный, да и случай в науке и природе исключительный, притом далеко не в наших краях — у них в Чикаго. Из всего же сказанного выше, порой (заблуждение, весьма распространенное), выводят как резюме: заведение, де, может называться как угодно, скажем, числиться под какой-то там аббревиатурой, а заняться чем под крышей — это уж вовсе иной вопрос. — Что же, исключения обычно подтверждают общее правило: подобные псевдонаучные заведения имеют лишь некоторое касательство к настоящей и подлинной киберматике.

Настоящее учреждение науки, о котором и стоит вести речь, именуется соответственно предмету интеллектуальных занятий в тех же стенах. —Это не столько авторское кредо, сколько требование математического реализма; а в качестве неопровержимого доказательства представляем наш квазинаучный опыт и прилагаем сей трактат, — хотя последний, такое допускаем, и кому-то сильно захочется обозвать опусом.

Но если невозможно открыть, то хотя бы выдумать… Вот придумали, допустим, ту же кибермистику — и переполох в академическом мире: эта законодательница моды сразу обворожит юнцов, не заставит скучать и заслуженные плеши. В общем, если кибермунтику покуда трудно доверить и бумаге, то проистекающая отсюда кибермультика давно открыта под какой-нибудь престижной вывеской. Это также естественно, как интересоваться проблемами в кибервантике и заинтересовать экспертное сообщество под видом кибермантики, а под киберметику выбить финансы для киберметрики; корпеть над трудами по кибервинтике и вплотную заняться кибервертикой, даже когда многие годы отданы киберстатике; можно увлечься вновь и вновь преобразующейся кибервентикой, и больших энтузиастов (даже фанатов, порой) трудно встретить — кроме случая, пожалуй, кибервиники; по крайней мере можно и попытаться наконец систематизировать всю кибергенику и дальше на стыке наук опять переоткрывать кибервенику, — это означает не одно только расширить все возможные практические приложения кибервистики, заслуживающие отдельного рассмотрения в киберглистике, но и подойти к созданию новейшей отрасли самой кибертроники, не отделимой от мирового научно-технического прогресса, как это на доступном языке объясняется в научно-популярной литературе, всегда имеющейся под рукой у нашего читателя (на что нам остается, понятно, лишь надеяться).

Итак, на основании одной только киберматики, как фундаментальной области, образуется масса полезных практических приложений (мнения ученых разделяются, поэтому и мы не претендуем на полноту всего списка).

Конечно, ни одна из этих наук опытов над бутербродом с маслом не ставит; традиционный научный мир продолжит по-прежнему жевать свой черствый хлеб: словно и не было в помине никакой киберматики. Также и за все открытия, о которых дальше у нас пойдет речь — ответственности перед человечеством, можем определенно поручиться, никому и никогда нести не придется. Хотя, конечно, будем помнить и простое житейское правило: никогда не говорите «никогда».

— Однакож… ни темы тебе открыть, ни тему тебе закрыть. Буквально какая-то кибермистика...

— А вот… в ПИК…

— Ага, конкретная наука все-таки подразумевается?

— При Краснознаменном…

— Прекрасно или перекрасно… знаменном?

— Да будто всё в прикладном…

— Это в смысле… прямом или в переносном?

— В прямом, понятное дело… в Прикладном самом настоящем.

— А-а, в настоящем?.. Совсем другой коленкор…, — (эрудит обретает почву под ногами), — Стало быть, в Прикладном: там, говорят, и творится…

— Да, всякое творится…

— Ну, раз в Прикладном, как уж водится…

— Да, проводится…

— Так-так мероприятие… и новенькое обещается, у вас там в Прикладном?..

— Новенькое-то обещается... да, новенького в том нет нечего. Нынче в ПИК — Прикладном Институте Киберматики, Краснознаменном — проводится очередное плановое мероприятие: Заседание Ученого Совета. Проще говоря, собирается начальство всех мастей — выяснять отношения и вести тяжбы. Такие ЗаУСы здесь не впервой, что в новинку — сор из избы выносят.

А народу, институтскому-то, и такие новшества по вкусу пришлись. Да еще и по нраву; какая-никакая, а расслаба (не скажем, что потеха) — в четырех казенных стенах. Чем за дисплеем глаза мозолить или тут же в лаборатории с паяльником потеть — добрать еще с утра отнятое режимом, а повезет, так и вовсе разнежиться, растягивая послеобеденную осоловелость: еще часов парочку, хотя бы, прихватить-придавить в плюшевых креслах, потягиваясь под убаюкивающий перезвон выступлений. Проходит сие действо обыкновенно в одном помещении, облюбованном еще первыми аборигенами киберматики — в актовом…

— В Актовом? А вот с этого места, пожалуйста, поподробнее…

— Ну, в том большом зале, что по пути к институтской ГБ-шке (Главной Библиотеки — для тех, кто покуда овладевает местной топонимикой и заодно обучается здешнему фольклору).

— Да-да, припоминается … к ГБ-шке по пути… Однакож и описаньице, при рекогносцировке на местности, никому не помешает. В одном предложении обо всём. Организуете? Текст в одно предложение и нас вполне бы устроил…

— Такое описание? Чего проще…

Воспользуемся подвернувшейся оказией, войдем в этот фешенебельный уголок, предусмотрительно укрытый от прямого солнечного света; туда, где в фойе, многоквадратнометровом, вдоль остекленных сторон периметра зеленеет абсурдная экзотика кадочных растений, нечувствительным к нанопыли и всюду проникающим технологическим запахам, и тут же витрины с помпезными реликвиями и тяжеловесной атрибутикой, с привкусом официоза: почетные и переходящие, престижные и памятные, за достижения и в ознаменование (призы, вымпелы, грамоты) — лучшие отмечены, поощрены и награждены, лауреаты поздравлены и юбилеи не забыты (на «Доске Почета»); уделим долю внимания и таблицам показателей, графикам динамики роста, прочей деловой чепухе, которой никто никогда не читает, но какая считается неотъемлемой частью научно-производственного интерьера, также как, впрочем, и дешевенькие эстампы или вовсе дилетантские поделки, предназначенные скрадывать, да и только всего, дышащее отделочным известняком незаполненное пространство на стенах; а киоск, где завсегда институтская многотиражка? — притулился здесь же невдалеке… и совсем близко отсюда, из фойе прямо рукой подать (никому не секрет: это прямо за двустворчатой дверью, всегда зашторенной и вечно запертой на зубчатый ключ) — административный этаж (вход туда не со двора — с отдельного подъезда на улице); — там не сотрясают воздух ораторы, но иногда едва слышно звучат симфонические аккорды, признак священнодействия — круглосуточного и непрерывного: в тишине как бы присутствует весомость таинства, непостижимого, совершаемого за массивными двойными дубовыми дверьми, от которого рекреации кажутся еще просторней и светлее; здесь и дышится по-особенному, как и подобает в храме науки: прохлада и свежесть, благодаря неусыпному бдению кондиционеров, по статусу помещения — блаженное пространство для полета мечты и благорастворения воздухов, — последнее качество, реально ощутимых нормальных условий бытия, значительно упорядочивает сложнейший мыслительный процесс, столь необходимый для плодотворной жизнедеятельности действительных членов и членов-корреспондентов; и уже поблизости от дирекции, в знаменитом коридоре, только и поскрипывает драгоценный паркет, поочередно — то слева, то справа — на легендарную ковровую дорожку со строгих стен взирают классики, с обыкновенной для великих укоризной: из бронзового обрамления приглядываются к предметам, прислушиваются ко всякому постороннему шороху, исследуют или отстраненно чему-то внимают, с едва уловимой иронией в складке на губах — и, остается только довообразить, как в этот же момент сорвется именно с тех молчащих уст единственный вопрос: о себе в науке (искусстве) и об искусстве (науки) в себе.

А действительно: всё ли правильно совершается в храме науки; делается ли всё во имя торжества метода и ради прогресса? — дабы и в самом этом святилище становилось всё светлей и чище (об истине и помышлениях, заметьте, тут идет речь), — покуда сюда, в гигантскую идеально зеркальную грань, озорно поглядывает наше косматое Светило и весело брызжет лучами насквозь через все жалюзи под той же высокой и плоской крышей…

Проникнем и мы туда — под вспученное, застылое, в себя само перетекшее объемно вылитое и вот окаменевшее, изворотливой тягучестью воображаемых форм, нависнув над вздутыми s-подобными консолями — под этот архитектурный слепок коллективного бессознательного в массивном обрамлении, сквозь хрупкий стеклянный подъезд приземистого корпуса, облицованного желтым туфом и еще каким-то розовым известняком, внутрь параллелепипеда, странным образом прилепленного к остову главного корпуса, взмывшему под облака.

Круто, громоздясь один на другой, ряды кресел взбираются по головокружительному амфитеатру наверх, ближе к волшебному хрусталю, к парящим в море света ажурным пятиугольникам: расположимся под теми же осветительными приборами — где-нибудь повыше на подкове, удачно замкнувшем сцену параболоиде. И не станем раздвигать полотнища гигантов-занавесов: «Кина не будет!» — шутят завсегдатаи этой Залы. Нет и рампы, привычного атрибута сцены. Да, нужна ли тут и сама сцена? Современный театр не нуждается в такой условности; а разделение на актеров и зрителей считается относительным, как и весьма многое в подлунном мире.

Р а з д е л  п е р в ы й

ВИРТУАЛЬНЫЙ ИНТЕЛЛЕКТ

Какие искривленные, глухие, узкие, непроходимые, заносящие далеко в сторону дороги избирало человечество, стремясь достигнуть вечной истины, тогда как перед ним весь был открыт прямой путь, подобный пути, ведущему к великолепной храмине, назначенной царю в чертоги! Всех других путей шире и роскошнее он, озаренный солнцем и освещенный всю ночь огнями; но мимо его, в глухой темноте, текли люди. И сколько раз, уже наведенные нисходившим с небес смыслом, они и тут умели отшатнуться и сбиться в сторону, умели среди бела дня попасть вновь в непроходимые захолустья, умели напустить вновь слепой туман друг другу в очи и, влачась вслед за болотными огнями, умели-таки добраться до пропасти, чтобы потом с ужасом спросить друг друга: «Где выход, где дорога?» Видит теперь всё ясно текущее поколение, дивится заблужденьям, смеется над неразумием своих предков, не зря, что небесным огнем исчерчена сия летопись, что кричит в ней каждая буква, что отвсюду устремлен пронзительный перст, на него же, на него, на текущее поколение; но смеется текущее поколение и самонадеянно, гордо начинает ряд новых заблуждений, над которыми также потом посмеются потомки.

«Мёртвые души». Том первый, глава десятая

Глава 1.1

СОСТОЯШЕЕСЯ ОТКРЫТИЕ

НЕСОСТОЯВШЕГОСЯ ОТКРЫТИЯ

— Позвольте вас попросить расположиться в этих креслах, — сказал Манилов.

«Мёртвые души». Том первый, глава вторая

Научно-производственное совещание входило в привычную колею, а посему и подкова Актового уже была заполнена. Такой порядок заведен в Краснознаменном Институте с незапамятных времен, и никто как будто не собирался его переменять.

Кто сидел поближе к сцене, то есть внизу под президиумом, с деланным видом помечали что-то в прихваченных блокнотах; подальше — не особо скрываясь, а то и демонстративно, развернули газеты, отдавая сегодня предпочтение свежей институтской многотиражке; предусмотрительные сотрудницы как всегда захватили с собой вязание, молоденькие секретарши и лаборантки, разложив свой хитрый аксессуар, прихорашивались, пуская игривых зайчиков зеркальцем, или вовсе, уже стрекотали без умолку где-то на галерке, облокотившись на пюпитр, — привычная деловая атмосфера порождала ровное гудение, иногда аудитория чуть резонировала; как бывает, когда полчище мух, невесть как попавших жарким июньским днем в комнату, носятся по пространству в поисках выхода, натыкаются на предметы, стукаются и жужжат у оконного стекла, и вся такая возня собирается вкупе, складываясь в характерный и обычно хорошо узнаваемый звук. И вот поверх струнных разливалась партия свирели.

— Ab initio, ¹ позвольте мне напомнить, кому мы обязаны этим понятием — Алгоритм. Величие аль-Хорезми, как мыслителя, по сравнению со всеми, кто также бился над задачей автоматизации вычислений, состоит всего в единственном смелом шаге… Впрочем, еще прежде, чем об этом говорить подробно, одно замечание сделать необходимо. Поскольку всё есть цифровые компьютеры, то и наш мозг — тоже. Наш мозг является цифровым компьютером; создается впечатление, что мы имеем дело с превосходным вычислительным устройством. Мы все, безусловно, просто конкретные экземпляры биологической реализации некоторых весьма сложных алгоритмов, в принципе мало чем отличных от компьютерных. Это медицинский факт!

Тот, который стоял на кафедре, возвысившейся над первыми рядами чуть обозначенного партера, на месте отсутствующей оркестровой ямы, заметно старался расположить к себе аудиторию и, пожалуй, имел успех: не один только его приятный своими модуляциями и наполненный обертонами голос, но и привлекательная наружность, манеры не без некоторой изящности и, конечно же, костюм элегантной линии с безукоризненным галстуком — все, кажется, мужские прелести предусмотрели какое-то участие в этом деловом рандеву. Другие подробности в описании докладчика по-видимому излишни на данный момент: немного спустя, вязкая патока, которую источали эти уста, становилась на вкус столь приторной, что поневоле приходится помянуть благодарным словом прошлого директора (лет пять как приказавшего долго жить после сахарной болезни), а затем из тумана памяти обязательно возникнет гоголевский Манилов: персонаж еще и тем знаменитый, что сразу не захотел отказать одному бывшему херсонскому помещику в деликатном деле, услугой за услугу, —