Discover millions of ebooks, audiobooks, and so much more with a free trial

Only $11.99/month after trial. Cancel anytime.

Стихопульсы: сборник стихов
Стихопульсы: сборник стихов
Стихопульсы: сборник стихов
Ebook316 pages1 hour

Стихопульсы: сборник стихов

Rating: 5 out of 5 stars

5/5

()

Read preview

About this ebook

Михаил Анмашев – доктор наук, профессор ряда европейских университетов. Родился в Москве, в последние годы живет в Швейцарии и Германии. И если бизнес и наука – главное в его жизни, то поэзия – по личному признанию автора – «это для души, для друзей…»
«Стихопульсы» – первый сборник стихов Михаила Анмашева, в котором виден свой, узнаваемый с первых строк, неповторимый стиль. Поэзия Анмашева – воплощение мужественности и интеллекта в сочетании с пульсирующей энергетикой, захватывающей искренностью автора и широтой его мышления.
Проиллюстрировала книгу американская художница Женя Гершман, внучка знаменитого советского поэта Михаила Матусовского, автора песни «Подмосковные вечера».
LanguageРусский
Release dateJul 27, 2017
ISBN9785000993347
Стихопульсы: сборник стихов

Related to Стихопульсы

Titles in the series (38)

View More

Related ebooks

Poetry For You

View More

Related articles

Related categories

Reviews for Стихопульсы

Rating: 5 out of 5 stars
5/5

1 rating0 reviews

What did you think?

Tap to rate

Review must be at least 10 words

    Book preview

    Стихопульсы - Михаил Анмашев

    *

    И он уходит, сбросив плащ с руки, зажав в руке счастливую монету,

    искать другую стильную планету, и наплевав давно уже на эту,

    оставив тут интриги, склоки, плач…

    Пройдёт три года, брошенных в пыли дорог, хайвеев, встреч и расставаний,

    пройдёт и квинтэссенция всех маний, и паника познаний и дознаний,

    как будто растворяются вдали…

    Он ненавидит склочность городов, ажурность зданий, вычурность конструкций,

    все методы дедукций и индукций и конформизм, что освятил Конфуций,

    к чему, он сам не знает, но готов…

    Походы в бар, соседний, за углом, там градусы иллюзий, жажда смака,

    там Три сестры, и Бег, и Тропик Рака, О, дивный новый мир — Рамона, где Итака?

    молчим, молчим, и ждём, и пьём, и ждём…

    Оттуда Путешествие на край…, в ночи и Пене дней… до Чевенгура,

    Невыносима лёгкость бытия, невыносима Пустота и Дура,

    смесь стоика и в чём-то Эпикура,

    Сто лет… Над пропастью — и снова отползай…

    Звучит не джаз, не реквием, не блюз, тут Пересмешник с Фаустом смеются,

    и крутится замызганное блюдце, на Ярмарке тщеславий слёзы льются,

    и Трём Товарищам опять не выпал туз…

    Обычный гам, и шум, и суета, привычность жизни замкнутого бара,

    за столиком налево — та же пара, пронзительность набоковского Дара,

    Играем в бисер — выдайте счета…

    Женя Гершман. «Вильем» (деталь). Холст, масло. 30×67 дюймов

    * * *

    Что за прелесть растёт в одночасье и всё по-прямой,

    и не в губы уже, как бы в пасть — я, только с рваной,

    избитой спиной,

    и копает со дна эта страшная странная драга,

    только катит во сне белопенный ревущий Бискай,

    не в объём, а на плоскость — в равнину, в без край,

    ты ж смеёшься и плачешь, услышав пророчество мага,

    отступив на два шага…

    Хорошо бы на память все Книги Исходов прочесть,

    под весёлые блюзы и стук отжигающих шпилек,

    под которые стелена чистая, свежая жесть,

    составляя Исходам в уме панегирик…

    Ты стоишь перед некой условной чертой,

    этой вечной уже, залитой под тобой мерзлотой,

    и спиной, и спиной — понимаешь, что сзади лишь враг,

    как отшельник уходишь уже ни за что,

    только тельник и душу порвёшь на все сто,

    тут смеётся, не плачет продуманный маг,

    наступая на шаг…

    Хорошо бы не солью питаться, а соком земли,

    разжигая глаза изумительным солнечным блеском,

    но святые навеки отсюда ушли

    под стенанья с винтовочным треском…

    И горит, разжигаясь костёр, или знак, или купол,

    в этом споре пустых, обезличенных кукол,

    в череде нескончаемых сумрачных драк,

    не найдёшь, не находишь, по-первой, приют,

    только спермой со злобой плюют,

    и заходится в крике озлобленный маг,

    тут ступаешь на шаг…

    Не наденешь уже с рукавами актёрский хитон,

    и проходят катрены сквозь жизни с боями,

    разломав этот старый гнилой лонжерон,

    и на спор с рубаями…

    Что-то скажет навскидку, в огляд Робеспьер,

    может, он бестелес, эшафот опустел,

    может, есть исторический слепленный брак,

    и не мил белый свет, белый свет только сер,

    зря строчил на равнину Вольтер,

    ухмыляется тут одуревший с беспамятства маг,

    отступая на шаг…

    Медный хор этих труб окружил Иерихон,

    ноты тут же сдаются в тираж и в печать,

    этот хор для окрестных поющих сторон

    надо лишь здравосмысленно перекричать…

    И идёт, будто что-то впервые, на слом,

    и пьянит и дурманит, как с водкою ром,

    и исписаны красные стены, как стены рейхстага,

    под оркестр винтовочных флейт

    открывается гейт,

    под стенанья уже уходящего мага,

    тут ступай на три шага…

    * * *

    Просыпаешься долго, не в силах расстаться с подушкой,

    как иголка, пронзает в уме взглядом кто-то за мушкой,

    под глазами круги — кадыки вверх и вниз у гелотов

    выпирают, глотая и сухо смотря в телевизор,

    выступают там тая — Высоцкий и Галич и Визбор,

    связки вроде туги, но немы посреди идиотов…

    Нет пределов, неважно какая у моря погода,

    что-то Спартой запахло, разделов нам мода

    пришлёт,

    мы привыкли по лезвию все и всегда на измене,

    выпив кофе-гляссе, доктор Фауст на сцене

    споёт…

    Раздвигая руками, за бёдра схватив, как за ствол,

    мы насилуем истину, бросив последнюю шлюхой,

    забираясь с ногами на собственный письменный стол,

    чтоб зачать — после нас хоть потоп, но с непрухой…

    Заселяясь на спор и неважно куда на отшибе,

    ногу вновь на упор, как при сильном ушибе

    сведёт,

    и опять ночью мучит всё тот же немыслимый бег,

    значит, скрючит, и Хлудов, вновь взявшись за стек,

    в бессознанке уйдёт…

    Вроде так же смешно, веселятся и бродят все соки,

    и вещают — грешно — подзаборные шлюхи-пророки,

    насторожены руки, глаза у пилотов,

    нет опаски и рулят налево-направо,

    только порваны связки и зря им поёт Окуджава —

    нет ни скуки, ни слуха уже у гелотов…

    Мода вновь устарела и в миг, только в классике суть,

    и опять этот пик, на палитре в цветах жирно муть

    громоздится,

    за Итакой уже всех сочли черенком, паруса в прах развеяли

    и сквозь стену прошли чередком тонкошеии

    лица…

    Как слепые, стуча по заборам искусно,

    где уж Лазарю встать, открестясь, под ружьё,

    мы насилуем истину, может и грустно,

    ожидая ответ от неё…

    * * *

    Брошено что-то светлое, брошено прямо в грязь,

    вылезло несусветное — подлая, пьяная мразь…

    Как под окном примято — след от былых баллад,

    многое тут изъято с бесправием на возврат…

    Брошенный мир сомнамбул, скинутый прям на край,

    месиво старых ампул — страждущий — подбирай!

    Полуседой ландшафт, крашенный чем-то серым,

    зеркало полуправд — некогда бывшее целым…

    Играми всех теней сжаты время и цели,

    и темнота темней в видящем всё прицеле…

    Кто-то бредёт наощупь, кто-то сливается с серым,

    брошена светлая площадь под ноги пьяным мегерам…

    Строятся эпигоны — все в антураже и блеске

    с привкусом пьяной зоны в пошлом, страшном бурлеске…

    Лица зачем-то скрывали, прятались по углам,

    в этом смешном карнавале рубят и жизнь пополам…

    Бурлеск не изменчив в лицах, фото уже цветные,

    пенится в колких шприцах, рёвом ревут пивные…

    Ну-ка, за стол пророка, смотрит на нас обалдело,

    горло сожмите до срока — доброе это дело!

    Пусть пребывает под хмелем, ластятся к вещему бабы,

    проповедь сразу поделим, а имя — забыть пора бы…

    Кто-то возьмёт гитару, улыбкою озарив,

    шумному, пьяному бару выставив в морду гриф,

    вспомнит слово — свобода, сквозь давящий горло гнев,

    неточности перевода — «Revolution» по-русски спев!

    А с уголка угрюмо… ярко сверкает взгляд,

    в всполохах пьяного шума вертится циферблат…

    Столик налево — софисты и охают праотцы,

    на сцене уже нудисты вяжут и рвут Лао Цзы…

    Где тут до эйфории — брось колокол, Хемингуэй!

    Не слышен ответ Марии в криках — Скорей налей!

    Что ж ты горло неволишь, не слышишь страждущих душ,

    это же жизнь всего лишь, рваная жизнь, к тому ж…

    * * *

    Ты живёшь иногда, не имея лица, только голосом ставя пробелы,

    наугад, наобум, как руками слепца, понимаешь, что вроде и целы…

    Этот мир, как свернувшийся ласковый кот, начеку, наготове, на взводе,

    а по мне — настоящ только тот сумасброд, отыгравший ноктюрн на природе…

    И не в залах концертных рождается весть, от которой сжимаются души,

    справедливость — так это же сладкая месть, ну, а проповедь — фраза всем —

    Ну, же!

    Пусть стучатся всегда вразнобой и не в такт, а стучат неумело и глупо,

    если кто-то упал, то закончился акт, за кулисами охнула труппа!

    И как будто прибита душа наотмашь, навсегда и со знанием дела,

    и играешь ты роль и впадаешь ты в раж, значит точно — в душе накипело!

    Ну, а там за окном — всё в разводах воды, всё размыто и слёзы на стёклах,

    и в миноре настроены капли-лады на щеках твоих нежных и мокрых…

    Всё берём, что намечено точно и в срок, всё решаем без спросу, без толку,

    всё приходит, как будто послал это бог, а уходит всегда втихомолку…

    На подмостках

    Enjoying the preview?
    Page 1 of 1