Беглецы: Истории знаменитых побегов

А.Котомин

Беглецы

Истории знаменитых побегов

ООО Остеон-Групп

Ногинск- 2017

Эта книга, впервые вышедшая почти полтора века назад в Санкт-Петербурге, оценивалась издателем как предназначенная для так называемого легкого чтения. Однако историческая основа рассказов, опубликованных в этой книге, позволяет и в наше время видеть в них также средство изучения истории. Читатель узнает, как известные исторические личности, в том числе полководцы и государственные деятели, совершили успешные побеги из мест заключения. В числе героев книги видные исторические деятели – Гай Марий, Бенвенуто Челлини, Мария Стюарт, Гуго Гроций, Джузеппе Гарибальди и другие. Расположение рассказов соответствует хронологии описываемых исторических событий.

Печатается по изданию: С.-Петербург. 1870.

© Л.И.Моргун. Адаптация и литобработка текста, примечания, 2017

А.Котомин

БЕГЛЕЦЫ

Истории знаменитых побегов

Содержание

Аристомен

Эгезистрат

Марий

Секунд Курион

Густав Ваза

Бенвенуто Челлини

Мария Стюарт

Спасение Комона де-ла-Форса

Гуго Гроций

Кардинал Рец

Квикеран-де-Божё

Бланка Гомон

Аббат граф Бюккуа

Барон фон-Тренк

Жиакомо Казанова де Сейнгальт

Латюд

Барон Бенёвский

Лавалетт

Феличе Орсини

Людовик Наполеон

Бегство Гарибальди с Капреры, описанное им самим (1867 г.)

ПРИБАВЛЕНИЕ

Побег из ирландской тюрьмы

От издателя

Этим томом мы начинаем ряд изданий, предназначенных для так называемого легкого чтения. Вслед за этим томом мы думаем напечатать рассказы не менее интересные и увлекательные, чем рассказы о побегах из тюрем,—о воздушных путешествиях, совершенных .учеными и любителями приключений со времен изобретения воздушного шара, до настоящего времени; затем рассказы, заимствованные из разных писателей, о тех средствах религиозного суеверия и невежества, которыми богаты были все времена. Вкладывая историческую основу в наши книжки для легкого чтения, мы хотим этим дать такой материал для чтения, который имел бы под собой почву несомненной истины.

В конце книжки, в виде прибавления, мы напечатали рассказ о бегстве из тюрьмы, заимствованный из журнала Диккенса.

Декабрь, 1869 года.

Аристомен

(684 г. до Р. X.)

Мессенский[1] полководец Аристомен сражался с лакедемонянами, которые превосходили численностью его войско и имели начальниками двух спартанских царей. Защищаясь, Аристомен получил несколько ран, между прочими одну, камнем, в голову. Он упал почти за мертво. Лакедемоняне взяли его в плен вместе с пятьюдесятью его воинами и увели их в Спарту, где решено было бросить их всех в Цеаду. Это была глубокая расселина в земле, куда бросали осужденных па смерть. Действительно Аристомена бросили туда вместе с товарищами его, которые погибли все до одного при падении; один Аристомен был чудом спасен, что случалось с ним уже не в первый раз. Некоторые из описавших его подвиги, рассказывают, будто бы он был подхвачен орлом, который поддержал его на распростертых крыльях, так что он невредимо спустился до дна пропасти. Случай помог ему выбраться из неё. Сначала, он лежал неподвижно, накрывшись своею одеждою, и ждал смерти, полагая, что она близка. Прошло уже три дня, как он лежал в Цеаде, как вдруг заслышал шорох и, открыв лицо, увидел в полумраке лисицу, пробиравшуюся к трупам.

Поняв, что животное не могло проникнуть в яму, если бы из неё не было выхода, он стал выжидать, когда лисица приблизится к нему и, ухватившись за хвост её одною рукою, другою подставлял ей свою тогу, когда лисица оборачивалась с тем, чтоб укусить его. Таким образом, она повлекла его по подземелью, Наконец, он увидел свет, проникавший через отверстие, в которое могла пролезть только лисица. Выпустив животное, которое тотчас скрылось, Аристомен расширил руками отверстие и, выбравшись из подземелья, успел благополучно присоединиться к своим согражданам.

Это чудесное спасение из Цеады было приписано явному покровительству богов[2]. 

(Павсаний, Описание Греции, книга IV, гл. ХѴIII.)

Эгезистрат

(475 г. до Р. X.)

Согласно с греческими обрядами, у Мардония[3] был прорицатель, Эгезистрат, из Элеи. Этот человек, взятый когда-то в плен спартанцами, которым он причинил много вреда, был заключен в оковы и приговорен к смерти. Зная, что ему предстоит не только лишиться жизни, но и вынести перед смертью ужасные муки, Эгезистрат решился на неслыханное дело. Он был прикован за деревянное кольцо, обитое железом и надетое на ногу; случайно найдя в своей тюрьме, неизвестно как попавший туда кусок железа, он совершил необыкновенно мужественный поступок: вымерив, какую часть ноги ему можно будет высвободить из кольца, он отрезал себя пятку. Затем, так как при тюрьме находились сторожа, он проломил отверстие в стене и бежал в Тегею, идя только ночью, а на день прячась в хворосте. Таким образом, на третью ночь он достиг Тегеи, избежав преследования лакедемонян, которые были до крайности удивлены, когда, придя в тюрьму, нашли вместо пленника только часть его ноги. Вылечившись, Эгезистрат приставил себе деревянную ногу и сделался непримиримым врагом лакедемонян. Движимый ненавистью к ним и алчностью к деньгам, он сделался прорицателем и жрецом у персов во время битвы при Платее, и получал за это щедрое жалованье от Мардония. Но ненависть к спартанцам погубила его: он был взят ими в плен и казнен. (Геродот, Кн. IX, гл. ХХХVII.)

Во времена Геродота, под словом «пятка», понималась не только та часть ноги, которая называется так в современной нам анатомии, но также и лежащая у большого пальца. Судя по одной фразе Гиппократа, пяткою называлось, как кажется, исключительно то, что называется теперь плюсною и второй ряд пяточных костей, которые Гиппократ отличает от тех, что соединяют пятку с верхнею частью ноги. У Геродота довольно определенно сказано, что Эгезистрат отрезал себе ногу в месте соединения пятки с плюсною.

На первый взгляд кажется невероятным, чтобы человек мог сам себя изуродовать таким образом, и в особенности, чтобы он мог еще потом сделать все то, о чем рассказывает греческий историк; но у северо-американских туземцев были наблюдаемы не менее изумительные факты. Впрочем трудно предположить, чтобы в эпизодах избранного нами характера не встречались некоторые преувеличения даже у самых серьезных исторических писателей. Мы только приводим то, что они рассказывают, предоставляя критику самому читателю.

Марий

(85 год до Р. X.).

Марий, которому в Риме угрожал Сулла[4], тщетно старался возмутить в свою пользу рабов и, зная, что ему нечего ждать пощады от соперника, которого он лишил многих друзей, преданных им смерти, был принужден уступить и искать спасения в бегстве. Но едва он вышел из Рима, как все его спутники разбежались; он остался один в темноте и укрылся в Солониуме, своем загородном доме. Оттуда он послал своего сына за провизией в лежавшее неподалеку имение своего тестя, Муция. Сам же он отправился в Остию, где один из его друзей, Нумерий, ожидал его на судне и, Марий не дожидаясь возвращения сына, отплыл со своим зятем Гранием. Между тем молодой Марий заготовил провизию, но тогда уже рассвело и в те места прибыла конница Суллы, возымевшая подозрения. Управляющий Муция, заметив всадников издалека, спрятал молодого Мария в телегу с бобами, запряг в нее волов и, сам правя ими, поехал навстречу коннице. Таким образом беглец достиг дома своей жены и на другой день отплыл в Африку.

Между тем старый Марий плыл с попутным ветром вдоль итальянского берега. Он опасался только Геминия, одного из значительнейших граждан Террачины, который был его врагом; поэтому Марий велел матросам держаться подальше от Террачины. Они повиновались ему, но вдруг со стороны моря подул сильный ветер, поднялась страшная буря и судну нельзя было долее оставаться в море. При том же, Марий страдал морскою болезнью, так что пришлось причалить к берегу Цирцеи, где мореплаватели с трудом успели высадиться.

Они находились всего в двадцати стадиях (одна миля) от Минтурн, когда увидели приближавшийся к ним отряд конницы. Усмотрев недалеко от берега две барки, спутники Мария побежали к морю и, бросившись в воду, поплыли и баркам. Граний успел сесть в одну из них и добраться до острова Энарии, лежавшаго напротив того берега, но Марий, которому уже было в ту пору 70 лет, с трудом доплыл до барки, поддерживаемый двумя невольниками. Всадники уже были па берегу и кричали матросам. чтобы они подвели барку к берегу, или чтобы бросили Мария в море и плыли сами куда хотят. Марий умолял, плакал и матросы, несколько раз менявшие решение, ответили, наконец, что они не покинут Мария. Но едва разъяренные всадники скрылись из вида, как моряки переменили намерение и поплыли к берегу. Они бросили якорь при устье Лориса (Гарильяно), образующего в этом месте болото, и пригласили Мария высадиться на берег, чтобы подкрепить себя пищей и оправиться от морской болезни, в ожидании попутного ветра, которого ожидали в известный час, когда ветер с моря падает и сменяется ветром со стороны твердой земли, достаточно сильным, чтобы вести лодку в море. Марий поверил им и последовал их совету; моряки высадили его на берег и он прилег на лугу, не подозревая, что должно случиться. Но моряки, тотчас возвратившись в лодку, подняли якорь и поспешно удалились, считая бесчестным выдать Мария и не безопасным для себя спасать его.

Покинутый Марий долго молча лежал на берегу, не произнося ни слова; наконец, он с усилием встал и поплелся долиною, на которой не было видно тропинок. Пройдя глубокие болота, он добрался до хижины одного старика, жившего трудами своих рук. Марий бросился к его ногам, умоляя спасти его, помочь человеку, который, избежав опасности, мог наградить его свыше его ожиданий. Старик, быть может, знавший его когда-то, отвечал, что для отдыха он может остаться в хижине, но если он спасается от врагов, то спрячет его в более безопасном месте. Марий просил о последнем и старик повел его в болото, велел влезть в дупло на берегу реки и прикрыл отверстие тростником и другими легкими предметами, которые скрыли его, не обременяя тяжестью.

Марий не долго пробыл там, когда со стороны хижины послышались шум и голоса. Геминий Террачинский выслал множество людей в погоню за Марием; некоторые из них зашли случайно в эти места и старались запугать старика, жившего в хижине, крича, что он дал убежище врагу Рима и скрыл его. Марий вышел из своей засады и, раздевшись, углубился в тинистую воду болота. Но преследователи заметили его. Они вытащили его нагого, покрытого грязью, и выдали судьям. Между тем уже по всем городам был объявлен указ о преследовании Мария, предписывавший поймавшим убить его. Однако, судьи нашли нужным предварительно посоветоваться и поместили Мария в дом одной женщины, по имени Фаннии, оскорбленной когда-то Марием. А между тем Фанния не поступила в этом случае, как женщина обиженная. Вид Мария не только не возбудил в ней дурных воспоминаний, но, напротив того, она предложила ему, что имела, стараясь ободрить его. Он поблагодарил ее, уверяя, что полон надежды, вследствие виденного им благоприятного предзнаменования. Потом он пожелал отдохнуть и велел затворить дверь своей комнаты.

Между тем минтурнские судьи и декурионы решили немедленно предать Мария смерти. Но ни один гражданин не взялся исполнить над ним приговор. Тогда выискался один ратник, по словам одних галл, а по словам других кимвр; он взял меч и вошел к Марию. Комната, в которой он лежал, была слабо освещена, почти темна; рассказывают, что кимвру[5] показалось, будто глаза Мария мечут пламя и что он услыхал громкий голос в глубине темницы, воскликнувший: «Осмелишься ли ты, несчастный, убить Гая Мария?» Варвар выбежал из темницы и, бросив меч, убежал из дома, воскликнув: «Нет, я не могу убить Гая Мария!» Все были поражены сначала удивлением, потом состраданием и раскаянием; все упрекали себя в жестокости и неблагодарности за намерение умертвить человека, спасшего Италию, и говорили: «Пусть он идет куда хочет довершать свою судьбу, а мы будем молить богов, да простят они нас за то, что мы изгнали Мария, нагого и лишенного всякой помощи, из стен нашего города.»

Они толпою вошли в его темницу и проводили его к морю. Между городом и морем, лежал лес считавшийся у жителей священным. Но один из спутников сказал, что нет запрещеяных дорог, когда дело идет о спасении Мария, и первый вступил в священный лес. Некто Белей доставил Марию судно, которое снабдили всей необходимой провизией.

Впоследствии Марий велел написать картину, изображавшую все эти события.

(Плутарх, Жизнь Мария).

Секунд Курион

(XVI век)

Целий Секунд Курион[6], будучи ревностным лютеранином, публично обвинил во лжи, в Казальской церкви, одного монаха, провозглашавшего с кафедры самую возмутительную клевету на главу реформы, то есть Лютера. Куриона тотчас арестовали по предписанию туринского инквизитора. Переводимый из тюрьмы в тюрьму, он успел, наконец, так ловко убежать, что враги его приписали этот побег колдовству. Желая оправдаться в таком опасном в те времена обвинении, он обнародовал краткий латинский диалог, озаглавленный «Проб», с подробным описанием своего побега. Приводим из него следующие сведения:

«Я уже целую неделю сидел в моей новой тюрьме, где мне надели на ноги огромные деревянные колодки, когда небо внезапно внушило мне одно намерение. Когда в темницу вошел молодой человек, приставдеиный стеречь меня, я принялся умолять его освободить от колодки одну из моих ног, говоря, что достаточно быть прикованным и за одну ногу к такой огромной колоде. Простодушный страж согласился и высвободил одну из моих ног. В следующие два дня я стал приводить в исполнение мое намерение. На мне была полотняная рубаха; я снял ее, также как и носок с освобожденной ноги, и сделал из этого белья форму, на подобие ноги, обув ее в башмак. Но мне не доставало еще кое-чего, чтобы придать ей плотность. В крайнем затруднении я стал искать какого нибудь предмета и, к радости своей, увидел под стульями тростниковую палку. Я поспешно взял ее и всунул в искуственную ногу, а настоящую спрятал. В этом виде я стал дожидаться прихода моего тюремщика. Честный малый пришел на другой день около двадцатого часа (в два часа пополудни) и спросил меня, как я поживаю. «Не дурно, отвечал я, только если бы вы переместили теперь колодку на другую ногу, чтобы каждая из них могла по очереди отдыхать.» Он согласился и продел колодку на фальшивую ногу.»

Ночью, когда сторожа заснули и узник услыхал их храпение, он вынул из колодки фальшивую ногу, надел опять рубаху и носок и без шума отпер дверь своей тюрьмы, которая была заперта изнутри одною задвижкою. Самое трудное было впереди, однако ему удалось, хотя и не без труда, слезть со стены.

(Ludovic Lavanne. Curiosités Biographiques).

Густав Ваза

(1519—1523)

В1397 г. датская королева Маргарита договором, известным под именем «Кальмарской унии», соединила Данию, Швецию и Норвегию под одной верховной властью, но так, что каждое из этих государств удержало свои права и привилегии. Наследники Маргариты не исполнили этот договор, притесняя шведов; особенно в начале XVI века, датский король Христиан II довел угнетение шведов до такой степени, что они восстали под предводительством Стена Стуре; но Христиан усмирил их и наказал страшными казнями, при чем погибли лучшие мужи Швеции; он сам разъезжал по Швеции и в каждом городе, куда ни приезжал он, строились виселицы и на них умирали все те, которые навлекли на себя гнев этого тирана.

Спасителем Швеции явился Густав Эриксон Ваза, потомок древних шведских королей. Он получил образование в Упсальском университете и обладал обширными для того времени знаниями и замечательным красноречием. Участвуя в войне с Данией под начальством Стуре, он попал потом в заложники к Христиану II и был привезен в Данию. Христиан намеревался умертвить всех заложников, хотя это было противно всем обычаям и правам; но его удержали от этого его министры. Тогда Христиан велел заключить всех шведов в темницу, где содержали их так жестоко, что большая часть их умерли. Густав Ваза подвергся бы той же участи, если бы за него не вступился один из его родственников, Эрик Баннер, который выпросил его себе на поруки с тем, однако, что в случае его бегства, Баннер обязывался заплатить значительную сумму денег, именно 6,000 золотых экю. Густав приобрел вскоре расположение всего семейства Баннера и содержался в его замке скорее в качестве гостя, чем пленника. Тем не менее Густава беспокоило будущее: он знал, что если Христиан потерпит поражение во время похода в Швецию, к которому он в это время приготовлялся, то отомстит шведам убийством их заложников. После долгого раздумья, он решился, наконец, убежать из замка своего благодетеля, хотя этим подвергал его денежной потере. Раз, в сентябре 1519 г., отправившись рано утром на охоту, он снял свое платье, надел вместо него платье работника одной ютландской фермы и пошел по направлению к Фленсбургу, куда и прибыл после двухдневного странствия. В этом городе была в это время ярмарка; Густав нанялся в работники к одному скотопромышленнику и с ним прибыл в Любек. Любекский сенат состоял из двух партий, из которых одна стояла за Христиана, другая против него. Баннер, хватившись беглеца и угрожаемый королем, немедленно отправился в погоню за Густавом и потребовал у любекского сената выдачи его. Но Густав отвечал, что заплатит своему родственнику 6.000 золотых экю, но обещания своего, которым он обязался не делать попыток к бегству из замка, не считал нужным сдержать, потому что его сделали пленником вопреки всякому праву и обещание было вынуждено у него понятным желанием избегнуть жестокостей короля. Баннер настаивал, но напрасно; в Любеке нашлись люди, которые приняли в Густаве самое горячее участие и дали ему возможность отплыть на корабле в Стокгольм; к несчастью, город этот окружен был флотом Христиана и капитан корабля, высадив Густава на мысе около Кальмара, возвратился в Любек. Таким образом Густав остался одиноким в безлюдной местности, где легко было погибнуть с голоду или попасться войскам Христиана, который в это самое время уже праздновал свою победу над шведами казнями, жертвою которых сделались брат и родственники Густава. Датчане скоро узнали, что Густав скрывается в Швеции и его приказано было непременно найти, при чем голова его оценена в большую сумму; тому же, кто скроет беглеца, грозили смертью.

Густав Ваза решился скитаться из места в место, пока не придет к далекарлийцам, которые искони отличались любовью к родине и которые, думал он, помогут ему в борьбе с притеснителями. Но путь в Далекарлию был далек и много опасностей должен был он перенести, прежде нежели достиг её. В крестьянском кафтане, с коротко обрезанными волосами, в круглой войлочной шляпе, он бродил из одного места к другому, прося, как поденщик, работы и хлеба, ночуя очень часто в лесах, или в расселинах скал. Таким образом он прибыл на медные рудники в Фалуни и некоторое время работал в рудниках, потом нанялся работником к одному фермеру, который, узнав его, просил удалиться из боязни датчан. Морозной ночью Густав ушел и решился укрыться у Арендта Персона, дворянина, с которым он воспитывался в университете и имение которого было недалеко. На пути он встретил реку, покрывшуюся льдом. Не долго думая, Густав пошел по льду и провалился; казалось гибель его была неизбежна, но он выбрался снова на лед и пришел в имение Церсона, который принял его с распростертыми объятиями. Но Персон, будучи корыстолюбив, решился выдать беглеца, чтобы получить назначенное за это вознаграждение. Он уехал, как бы для того, чтобы уведомить соседей о том, что Густав затевает желанное восстание против датчан, но отправился не к соседям, а к ближайшему датскому начальнику, которому и сообщил обо всем. Тотчас отрядили 20 датских солдат, чтобы овладеть беглецом. Но жена Персона, чтобы загладить изменнический поступок своего мужа, рассказала обо всем Густаву и дала ему лошадь и сани для бегства. Когда сыщики прибыли во двор, беглец был уже далеко оттуда, спасаясь по дорогам почти непроходимым. Знакомый ему по университету пастор, желая скрыть Густава от усиливающихся преследований, целую неделю запирал его в своей церкви и потом препроводил к крестьянину Свену Эльфсону.

Эльфсон взял к себе Густава в работники. Густав находился в комнате Эльфсона, когда датские всадники нежданно вошли в комнату для того, чтобы осведомиться о беглеце. Густав не растерялся и отвечал на вопросы офицера с большим хладнокровием. Жена Эльфсона слышала этот разговор из соседней комнаты и, боясь, чтоб Густав как нибудь не выдал себя, смело вошла к нему, и притворясь, что не замечает датчан, набросилась на Густава с бранью и упреками: «Ты что это ничего не делаешь и стоишь тут сложа руки и разинув рот? Ах, ты лентяй эдакий, — только хлеб даром ешь. Пошел, задай корму коровам». Увидев, что Густав нехотя повинуется, , она схватила грабли и прогнала его ударами по спине. Датский офицер, который действительно стал было уже подозревать, что перед ним Густав, но подозрение это тотчас исчезло: он никак не мог себе вообразить, чтоб крестьянка могла так обращаться с потомком шведских королей, и бросился на поиски в другие места. Между тем Эльфсон увидел, что скрывать Густава долее было бы опасно и потому решился отвезти его в соседний хутор, к братьям Ольслёнер. Датчане поставили на всех местах и перекрестках всадников, отдельные толпы которых ездили взад и вперед по дорогам и задерживали всякого человека подозрительного вида. Поэтому надо было постараться каким бы то ни было образом скрыть беглеца, и Эльфсон спрятал его в воз с соломою. Но воз этот остановили, когда Эльфсон, правивший сам лошадьми, подъехал к одному из мостов. Датские воины, находившие что-то подозрительное и таинственное в странно накиданных связках соломы, просунули туда свои копья и одним из них глубоко ранили в ногу спрятанного Густава. Но даже жестокая боль не заставила его издать ни малейшего стона; воз скрылся от взоров преследователей, и Эльфсон постарался поскорее достигнуть хребта горы; но кровь, струившаяся из раны и через повозку капавшая на снег, чуть-чуть не выдала Густава; уже враждебные рыцари настигали воз по кровавому следу и только присутствие -духа честного крестьянина довершило дело спасения; он поспешно ранил в ногу свою лошадь и тем заставил