Everand Logo

Welcome to Everand!

  • Discover millions of ebooks, audiobooks, and so much more with a free trial

    Only $11.99/month after trial. Cancel anytime.

    The Cossacks: Bilingual Edition (English – Russian)
    The Cossacks: Bilingual Edition (English – Russian)
    The Cossacks: Bilingual Edition (English – Russian)
    Ebook718 pages6 hours

    The Cossacks: Bilingual Edition (English – Russian)

    By Leo Tolstoy

    ()

    Read preview

    About this ebook

    Instead of memorizing vocabulary words, work your way through an actual well-written novel. Even novices can follow along as each individual English paragraph is paired with the corresponding Russian paragraph. It won't be an easy project, but you'll learn a lot.
    LanguageEnglish
    PublisherPublishdrive
    Release dateJun 13, 2018
    The Cossacks: Bilingual Edition (English – Russian)
    Author

    Leo Tolstoy

    Leo Tolstoy (1828-1910) is the author of War and Peace, Anna Karenina, The Death of Ivan Ilyich, Family Happiness, and other classics of Russian literature.

    Read more from Leo Tolstoy

    Related to The Cossacks

    Related ebooks

    Teaching Methods & Materials For You

    View More
    View More

    Related podcast episodes

    Related articles

    • Article

      Rising Trends In Foreign Languages

      Dec 14, 2018

      There is a change happening in the field of foreign languages. The global economy is shifting from the English speaking world and use of diverse foreign languages on the Internet has changed in the last few years for global communication and for comm

      2 min read

    • Article

      Time For A COFFEE

      Feb 24, 2021

      Time For A COFFEE
      6 min read

    • Article

      Ruel The World

      Sep 26, 2021

      Ruel The World
      5 min read

    • Article

      Just a Kiss

      Jun 4, 2020

      Just a Kiss
      6 min read

    • Article

      Lol

      Mar 25, 2020

      Lol
      4 min read

    • Article

      MOUTH Open

      Feb 16, 2024

      WE are sitting quietly by the lagoon when someone starts talking loudly to us from the balcony of the neighbouring guest house. A quick aside here: I’m aware that attentive readers may notice that we seem to do little else these days other than hang

      2 min read

    • Article

      Someone I Used To Know

      Jan 6, 2022

      Someone I Used To Know
      7 min read

    • Article

      Lol

      Sep 11, 2019

      Lol
      3 min read

    • Article

      Soul On Sale

      Aug 10, 2022

      I was waiting for the call at the telephone booth. I’d been waiting for fourteen or seventeen minutes and finally, I decided to leave. It was pointless. I only had a 20-dollar bill on me and no coins for the slot. Hard rain was coming, some type of s

      9 min read

    • Article

      The Centre

      May 6, 2021

      The Centre
      8 min read

    • Article

      Always In Memory

      Sep 1, 2022

      Always In Memory
      6 min read

    • Article

      Let’s Say

      Oct 7, 2022

      I magine a sticky, early August morning, around three o’clock. It is dark, the moon blocked by clouds, no streetlights, a siren in the distance, medics running to a heart attack. Imagine a man out on a bike or walking a sick dog, or maybe a woman who

      10 min read

    • Article

      A Hard Man To Forget

      Jan 8, 2024

      A Hard Man To Forget
      4 min read

    • Article

      Chuckles

      Oct 15, 2021

      A travel agent sees an old couple peering into his shop and admiring the posters of glamorous destinations around the world. The agent has had a good week and feels generous. He calls them into his shop and says, “I know that on your pension you coul

      4 min read

    • Article

      The Lost Jewels

      Nov 28, 2018

      The Lost Jewels
      19 min read

    • Article

      Two Poems

      Mar 1, 2019

      It’s 1 AM on the east coast and midnight in Iowawhen the Russian lawyer with a house in Newarkand an office in the city sends me an e-mail:“Your writing is so emotional yet so detached.It’s wonderful.” I respond without delay:“Dear Oleg, I don’t know

      3 min read

    • Article

      St Helena’s HELPING HAND

      Mar 18, 2020

      St Helena’s HELPING HAND
      3 min read

    • Article

      Cricket League

      Jan 1, 2021

      “Psst, I need to talk to you.” My best friend, looking super excited, is pulling me toward the nearest classroom. It’s empty, and she shuts the door. “This is really big. I made a time machine, and it can take our brains back in time if you know how

      7 min read

    • Article

      An Afternoon In Her Shoes

      Jul 26, 2022

      An Afternoon In Her Shoes
      6 min read

    • Article

      Lol

      Dec 25, 2019

      Lol
      3 min read

    • Article

      The Show Must Go On

      Apr 17, 2020

      The Show Must Go On
      2 min read

    • Article

      The Show Must Go On

      Apr 17, 2020

      The Show Must Go On
      2 min read

    • Article

      Mature Adults In Your Area

      Aug 8, 2022

      I would say that I don’t normally do this kind of thing, except that on and off over the months and years, I’ve done “these kinds of things” too many times for that to be true. So yeah, I go on dates from time to time. This recent guy wouldn’t choose

      6 min read

    Related categories

    Reviews for The Cossacks

    0 ratings

    0 ratings0 reviews

    What did you think?

    Tap to rate

    Review must be at least 10 words

      Book preview

      The Cossacks - Leo Tolstoy

      Maude

      Chapter I

      I

      All is quiet in Moscow. The squeak of wheels is seldom heard in the snow-covered street.

      Все затихло в Москве. Редко, редко где слышится визг колес по зимней улице.

      There are no lights left in the windows and the street lamps have been extinguished. Only the sound of bells, borne over the city from the church towers, suggests the approach of morning. The streets are deserted. At rare intervals a night-cabman's sledge kneads up the snow and sand in the street as the driver makes his way to another corner where he falls asleep while waiting for a fare.

      В окнах огней уже нет, и фонари потухли. От церквей разносятся звуки колоколов и, колыхаясь над спящим городом, поминают об утре. На улицах пусто. Редко где промесит узкими полозьями песок с снегом ночной извозчик и, перебравшись на другой угол, заснет, дожидаясь седока.

      An old woman passes by on her way to church, where a few wax candles burn with a red light reflected on the gilt mountings of the icons. Workmen are already getting up after the long winter night and going to their work—but for the gentlefolk it is still evening.

      Пройдет старушка в церковь, где уж, отражаясь на золотых окладах, красно и редко горят несимметрично расставленные восковые свечи. Рабочий народ уж поднимается после долгой зимней ночи и идет на работы.

      А у господ еще вечер.

      From a window in Chevalier's Restaurant a light—illegal at that hour—is still to be seen through a chink in the shutter. At the entrance a carriage, a sledge, and a cabman's sledge, stand close together with their backs to the curbstone. A three-horse sledge from the post-station is there also. A yard-porter muffled up and pinched with cold is sheltering behind the corner of the house.

      'And what's the good of all this jawing? '

      В одном из окон Шевалье из-под затворенной ставни противузаконно светится огонь. У подъезда стоят карета, сани и извозчики, стеснившись задками. Почтовая тройка стоит тут же. Дворник, закутавшись и съежившись, точно прячется за угол дома.

      «И чего переливают из пустого в порожнее?

      thinks the footman who sits in the hall weary and haggard. 'This always happens when I'm on duty.' From the adjoining room are heard the voices of three young men, sitting there at a table on which are wine and the remains of supper. One, a rather plain, thin, neat little man, sits looking with tired kindly eyes at his friend, who is about to start on a journey. Another, a tall man, lies on a sofa beside a table on which are empty bottles, and plays with his watch-key.

      — думает лакей, с осунувшимся лицом, сидя в передней. — И все на мое дежурство!» Из соседней светлой комнатки слышатся голоса трех ужинающих молодых людей. Они сидят в комнате около стола, на котором стоят остатки ужина и вина. Один, маленький, чистенький, худой и дурной, сидит и смотрит на отъезжающего добрыми, усталыми глазами. Другой, высокий, лежит подле уставленного пустыми бутылками стола и играет ключиком часов.

      A third, wearing a short, fur-lined coat, is pacing up and down the room stopping now and then to crack an almond between his strong, rather thick, but well-tended fingers. He keeps smiling at something and his face and eyes are all aglow.

      Третий, в новеньком полушубке, ходит по комнате и, изредка останавливаясь, щелкает миндаль в довольно толстых и сильных, но с отчищенными ногтями пальцах, и все чему-то улыбается; глаза и лицо его горят.

      He speaks warmly and gesticulates, but evidently does not find the words he wants and those that occur to him seem to him inadequate to express what has risen to his heart.

      Он говорит с жаром и с жестами; по видно, что он не находит слов, и все слова, которые ему приходят, кажутся недостаточными, чтобы выразить все, что подступило ему к сердцу. Он беспрестанно улыбается.

      'Now I can speak out fully, ' said the traveller.

      — Теперь можно все сказать! — говорит отъезжающий.

      'I don't want to defend myself, but I should like you at least to understand me as I understand myself, and not look at the matter superficially. You say I have treated her badly, ' he continued, addressing the man with the kindly eyes who was watching him.

      'Yes, you are to blame, ' said the latter, and his look seemed to express still more kindliness and weariness.

      — Я не то что оправдываюсь, но мне бы хотелось, чтобы ты, по крайней мере, понял меня, как я себя понимаю, а не так, как пошлость смотрит на это дело. Ты говоришь, что я виноват перед ней, — обращается он к тому, который добрыми глазами смотрит на него.

      — Да, виноват, — отвечает маленький и дурной, и кажется, что еще больше доброты и усталости выражается в его взгляде.

      'I know why you say that, ' rejoined the one who was leaving.

      — Я знаю, отчего ты это говоришь, — продолжает отъезжающий.

      'To be loved is in your opinion as great a happiness as to love, and if a man obtains it, it is enough for his whole life.'

      — Быть любимым, по-твоему, такое же счастье, как любить, и довольно на всю жизнь, если раз достиг его.

      'Yes, quite enough, my dear fellow, more than enough! ' confirmed the plain little man, opening and shutting his eyes.

      'But why shouldn't the man love too? ' said the traveller thoughtfully, looking at his friend with something like pity. 'Why shouldn't one love? Because love doesn't come... No, to be beloved is a misfortune. It is a misfortune to feel guilty because you do not give something you cannot give. O my God! ' he added, with a gesture of his arm. 'If it all happened reasonably, and not all topsy-turvy—not in our way but in a way of its own! Why, it's as if I had stolen that love! You think so too, don't deny it. You must think so.

      — Да, очень довольно, душа моя! Больше чем нужно, — подтверждает маленький и дурной, открывая и закрывая глаза.

      — Но отчего ж не любить и самому! — говорит отъезжающий, задумывается и как будто с сожалением смотрит на приятеля. — Отчего не любить? Не любится. Нет, любимым быть — несчастье, несчастье, когда чувствуешь, что виноват, потому что не даешь того же и не можешь дать. Ах, боже мой! — Он махнул рукой. — Ведь если бы это все делалось разумно, а то навыворот, как-то не по-нашему, а по-своему все это делается. Ведь я как будто украл это чувство. И ты так думаешь; не отказывайся, ты должен это думать.

      But will you believe it, of all the horrid and stupid things I have found time to do in my life—and there are many—this is one I do not and cannot repent of.

      А поверишь ли, из всех глупостей и гадостей, которых я много успел наделать в жизни, это одна, в которой я не раскаиваюсь и не могу раскаиваться.

      Neither at the beginning nor afterwards did I lie to myself or to her.

      Ни сначала, ни после я не лгал ни перед собой, ни перед нею.

      It seemed to me that I had at last fallen in love, but then I saw that it was an involuntary falsehood, and that that was not the way to love, and I could not go on, but she did. Am I to blame that I couldn't? What was I to do? '

      'Well, it's ended now! '

      Мне казалось, что наконец-то вот я полюбил, а потом увидал, что это была невольная ложь, что так любить нельзя, и не мог идти далее; а она пошла. Разве я виноват в том, что не мог? Что же мне было делать?

      — Ну, да теперь кончено!

      said his friend, lighting a cigar to master his sleepiness. 'The fact is that you have not yet loved and do not know what love is.'

      The man in the fur-lined coat was going to speak again, and put his hands to his head, but could not express what he wanted to say.

      'Never loved!... Yes, quite true, I never have! But after all, I have within me a desire to love, and nothing could be stronger than that desire! But then, again, does such love exist? There always remains something incomplete. Ah well! What's the use of talking? I've made an awful mess of life! But anyhow it's all over now; you are quite right.

      — сказал приятель, закуривая сигару, чтобы разогнать сон. — Одно только: ты еще не любил и не знаешь, что такое любить.

      Тот, который был в полушубке, хотел опять сказать что-то и схватил себя за голову. Но не высказывалось то, что он хотел сказать.

      — Не любил! Да, правда, не любил. Да есть же во мне желание любить, сильнее которого нельзя иметь желанья! Да опять, и есть ли такая любовь? Все остается что-то недоконченное. Ну, да что говорить! Напутал, напутал я себе в жизни. Но теперь все кончено, ты прав.

      And I feel that I am beginning a new life.'

      'Which you will again make a mess of, ' said the man who lay on the sofa playing with his watch-key. But the traveller did not listen to him.

      'I am sad and yet glad to go, ' he continued. 'Why I am sad I don't know.'

      And the traveller went on talking about himself, without noticing that this did not interest the others as much as it did him. A man is never such an egotist as at moments of spiritual ecstasy.

      И я чувствую, что начинается новая жизнь.

      — В которой ты опять напутаешь, — сказал лежавший на диване и игравший ключиком часов; но отъезжающий не слыхал его.

      — Мне и грустно, и рад я, что еду, — продолжал он. — Отчего грустно? Я не знаю.

      И отъезжающий стал говорить об одном себе, не замечая того, что другим не было это так интересно, как ему. Человек никогда не бывает таким эгоистом, как в минуту душевного восторга.

      At such times it seems to him that there is nothing on earth more splendid and interesting than himself.

      'Dmitri Andreich! The coachman won't wait any longer! ' said a young serf, entering the room in a sheepskin coat, with a scarf tied round his head. 'The horses have been standing since twelve, and it's now four o'clock! '

      Ему кажется, что нет на свете в эту минуту ничего прекраснее и интереснее его самого.

      — Дмитрий Андреич, ямщик ждать не хочет! — сказал вошедший молодой дворовый человек в шубе и обвязанный шарфом. — С двенадцатого часа лошади, а теперь четыре.

      Dmitri Andreich looked at his serf, Vanyusha. The scarf round Vanyusha's head, his felt boots and sleepy face, seemed to be calling his master to a new life of labour, hardship, and activity.

      'True enough! Good-bye! ' said he, feeling for the unfastened hook and eye on his coat.

      Дмитрий Андреич посмотрел на своего Ванюшу. В его обвязанном шарфе, в его валяных сапогах, в его заспанном лице ему послышался голос другой жизни, призывавшей его, — жизни трудов, лишений, деятельности.

      — И в самом деле, прощай! — сказал он, ища на себе незастегнутого крючка.

      In spite of advice to mollify the coachman by another tip, he put on his cap and stood in the middle of the room. The friends kissed once, then again, and after a pause, a third time. The man in the fur-lined coat approached the table and emptied a champagne glass, then took the plain little man's hand and blushed.

      'Ah well, I will speak out all the same... I must and will be frank with you because I am fond of you... Of course you love her—I always thought so—don't you? '

      Несмотря на советы дать еще на водку ямщику, он надел шапку и стал посередине комнаты. Они расцеловались раз, два раза, остановились и потом поцеловались третий раз. Тот, который был в полушубке, подошел к столу, выпил стоявший на столе бокал, взял за руку маленького и дурного и покраснел.

      — Нет, все-таки скажу... Надо и можно быть откровенным с тобой, потому что я тебя люблю... Ты ведь любишь ее? Я всегда это думал... да?

      'Yes, ' answered his friend, smiling still more gently.

      'And perhaps...'

      'Please sir, I have orders to put out the candles, ' said the sleepy attendant, who had been listening to the last part of the conversation and wondering why gentlefolk always talk about one and the same thing. 'To whom shall I make out the bill? To you, sir? ' he added, knowing whom to address and turning to the tall man.

      'To me, ' replied the tall man. 'How much? '

      'Twenty-six rubles.'

      — Да, — отвечал приятель, еще кротче улыбаясь.

      — И может быть...

      — Пожалуйте, свечи тушить приказано, — сказал заспанный лакей, слушавший последний разговор и соображавший, почему это господа всегда говорят все одно и то же. — Счет за кем записать прикажете? За вами-с? — прибавил он, обращаясь к высокому, вперед зная, к кому обратиться.

      — За мной, — сказал высокий. — Сколько?

      — Двадцать шесть рублей.

      The tall man considered for a moment, but said nothing and put the bill in his pocket.

      The other two continued their talk.

      'Good-bye, you are a capital fellow! ' said the short plain man with the mild eyes. Tears filled the eyes of both. They stepped into the porch.

      'Oh, by the by, ' said the traveller, turning with a blush to the tall man, 'will you settle Chevalier's bill and write and let me know? '

      'All right, all right! ' said the tall man, pulling on his gloves. 'How I envy you! '

      Высокий задумался на мгновенье, но ничего не сказал и положил счет в карман.

      А у двух разговаривающих шло свое.

      — Прощай, ты отличный малый! — сказал господин маленький и дурной с кроткими глазами.

      Слезы навернулись на глаза обоим. Они вышли на крыльцо.

      — Ах, да! — сказал отъезжающий, краснея и обращаясь к высокому. — Счет Шевалье ты устроишь, и тогда напиши мне.

      — Хорошо, хорошо, — сказал высокий, надевая перчатки. — Как я тебе завидую!

      he added quite unexpectedly when they were out in the porch.

      The traveller got into his sledge, wrapped his coat about him, and said: 'Well then, come along! ' He even moved a little to make room in the sledge for the man who said he envied him—his voice trembled.

      'Good-bye, Mitya! I hope that with God's help you...' said the tall one. But his wish was that the other would go away quickly, and so he could not finish the sentence.

      — прибавил он совершенно неожиданно, когда они вышли на крыльцо.

      Отъезжающий сел в сани, закутался в шубу и сказал: «Ну что ж! поедем», — и даже подвинулся в санях, чтобы дать место тому, который сказал, что ему завидует; голос его дрожал.

      Провожавший сказал: «Прощай, Митя, дай тебе бог...» Он ничего не желал, кроме только того, чтобы тот уехал поскорее, и потому не мог договорить, чего он желал.

      They were silent a moment. Then someone again said, 'Good-bye, ' and a voice cried, 'Ready, ' and the coachman touched up the horses.

      'Hy, Elisar! ' One of the friends called out, and the other coachman and the sledge-drivers began moving, clicking their tongues and pulling at the reins. Then the stiffened carriage-wheels rolled squeaking over the frozen snow.

      'A fine fellow, that Olenin! ' said one of the friends.

      Они помолчали. Еще раз сказал кто-то: «Прощай». Кто-то сказал: «Пошел!» И ямщик тронул.

      — Елизар, подавай! — крикнул один из провожавших. Извозчики и кучер зашевелились, зачмокали и задергали вожжами. Замерзшая карета завизжала по снегу.

      — Славный малый этот Оленин, — сказал один из провожавших.

      'But what an idea to go to the Caucasus—as a cadet, too! I wouldn't do it for anything.... Are you dining at the club to-morrow? '

      'Yes.'

      They separated.

      The traveller felt warm, his fur coat seemed too hot.

      — Но что за охота ехать на Кавказ и юнкером? Я бы полтинника не взял. Ты будешь завтра обедать в клубе?

      — Буду.

      И провожавшие разъехались.

      Отъезжавшему казалось тепло, жарко от шубы.

      He sat on the bottom of the sledge and unfastened his coat, and the three shaggy post-horses dragged themselves out of one dark street into another, past houses he had never before seen. It seemed to Olenin that only travellers starting on a long journey went through those streets. All was dark and silent and dull around him, but his soul was full of memories, love, regrets, and a pleasant tearful feeling.

      Он сел на дно саней, распахнулся, и ямская взъерошенная тройка потащилась из темной улицы в улицу мимо каких-то не виданных им домов. Оленину казалось, что только отъезжающие ездят по этим улицам. Кругом было темно, безмолвно, уныло, а в душе было так полно воспоминаний, любви, сожаления и приятных давивших слез...

      Chapter II

      II

      'I'm fond of them, very fond!... First-rate fellows!... Fine! '

      «Люблю! Очень люблю! Славные! Хорошо!»

      he kept repeating, and felt ready to cry. But why he wanted to cry, who were the first-rate fellows he was so fond of—was more than he quite knew. Now and then he looked round at some house and wondered why it was so curiously built; sometimes he began wondering why the post-boy and Vanyusha, who were so different from himself, sat so near, and together with him were being jerked about and swayed by the tugs the side-horses gave at the frozen traces, and again he repeated: 'First rate... very fond! ' and once he even said: 'And how it seizes one... excellent! ' and wondered what made him say it. 'Dear me, am I drunk? ' he asked himself.

      — твердил он, и ему хотелось плакать. Но отчего ему хотелось плакать? Кто были славные? Кого он очень любил? Он не знал хорошенько. Иногда он вглядывался в какой-нибудь дом и удивлялся, зачем он так странно выстроен; иногда удивлялся, зачем ямщик и Ванюша, которые так чужды ему, находятся так близко от него и вместе с ним трясутся и покачиваются от порыва пристяжных, натягивающих мерзлые постромки, и снова говорил: «Славные, люблю», — и раз даже сказал: «Как хватит! Отлично!» И сам удивился, к чему он это сказал, и спросил себя: «Уж не пьян ли я?»

      He had had a couple of bottles of wine, but it was not the wine alone that was having this effect on Olenin.

      Правда, он выпил на свою долю бутылки две вина, но не одно вино производило это действие на Оленина.

      He remembered all the words of friendship heartily, bashfully, spontaneously (as he believed) addressed to him on his departure. He remembered the clasp of hands, glances, the moments of silence, and the sound of a voice saying, 'Good-bye, Mitya! '

      Ему вспоминались все задушевные, как ему казалось, слова дружбы, стыдливо, как будто нечаянно, высказанные ему перед отъездом. Вспоминались пожатия рук, взгляды, молчания, звук голоса, сказавшего: прощай, Митя!

      when he was already in the sledge. He remembered his own deliberate frankness. And all this had a touching significance for him. Not only friends and relatives, not only people who had been indifferent to him, but even those who did not like him, seemed to have agreed to become fonder of him, or to forgive him, before his departure, as people do before confession or death. 'Perhaps I shall not return from the Caucasus, ' he thought. And he felt that he loved his friends and some one besides. He was sorry for himself.

      — когда он уже сидел в санях. Вспоминалась своя собственная решительная откровенность. И все это для него имело трогательное значение. Перед отъездом не только друзья, родные, не только равнодушные, но несимпатичные, недоброжелательные люди, все как будто вдруг сговорились сильнее полюбить его, простить, как пред исповедью или смертью. «Может быть, мне не вернуться с Кавказа», — думал он. И ему казалось, что он любит своих друзей и еще любит кого-то. И ему было жалко себя.

      But it was not love for his friends that so stirred and uplifted his heart that he could not repress the meaningless words that seemed to rise of themselves to his lips; nor was it love for a woman (he had never yet been in love) that had brought on this mood.

      Но не любовь к друзьям так размягчила и подняла его душу, что он не удерживал бессмысленных слов, которые говорились сами собой, и не любовь к женщине (он никогда еще не любил) привела его в это состояние.

      Love for himself, love full of hope—warm young love for all that was good in his own soul (and at that moment it seemed to him that there was nothing but good in it)—compelled him to weep and to mutter incoherent words.

      Olenin was a youth who had never completed his university course, never served anywhere (having only a nominal post in some government office or other), who had squandered half his fortune and had reached the age of twenty-four without having done anything or even chosen a career. He was what in Moscow society is termed un jeune homme.

      Любовь к самому себе, горячая, полная надежд, молодая любовь ко всему, что только было хорошего в его душе (а ему казалось теперь, что только одно хорошее было в нем), заставляла его плакать и бормотать несвязные слова.

      Оленин был юноша, нигде не кончивший курса, нигде не служивший (только числившийся в каком-то присутственном месте), промотавший половину своего состояния и до двадцати четырех лет не избравший еще себе никакой карьеры и никогда ничего не делавший. Он был то, что называется «молодой человек» в московском обществе.

      At the age of eighteen he was free—as only rich young Russians in the 'forties who had lost their parents at an early age could be. Neither physical nor moral fetters of any kind existed for him; he could do as he liked, lacking nothing and bound by nothing. Neither relatives, nor fatherland, nor religion, nor wants, existed for him.

      В восьмнадцать лет Оленин был так свободен, как только бывали свободны русские богатые молодые люди сороковых годов, с молодых лет оставшиеся без родителей. Для него не было никаких ни физических, ни моральных оков; он все мог сделать, и ничего ему не нужно было, и ничто его не связывало. У него не было ни семьи, ни отечества, ни веры, ни нужды.

      He believed in nothing and admitted nothing. But although he believed in nothing he was not a morose or blase young man, nor self-opinionated, but on the contrary continually let himself be carried away. He had come to the conclusion that there is no such thing as love, yet his heart always overflowed in the presence of any young and attractive woman.

      Он ни во что не верил и ничего не признавал. Но, не признавая ничего, он не только не был мрачным, скучающим и резонирующим юношей, а, напротив, увлекался постоянно. Он решил, что любви нет, и всякий раз присутствие молодой и красивой женщины заставляло его замирать.

      He had long been aware that honours and position were nonsense, yet involuntarily he felt pleased when at a ball Prince Sergius came up and spoke to him affably. But he yielded to his impulses only in so far as they did not limit his freedom.

      Он давно знал, что почести и звание — вздор, но чувствовал невольно удовольствие, когда на бале подходил к нему князь Сергий и говорил ласковые речи. Но отдавался он всем своим увлечениям лишь настолько, насколько они не связывали его.

      As soon as he had yielded to any influence and became conscious of its leading on to labour and struggle, he instinctively hastened to free himself from the feeling or activity into which he was being drawn and to regain his freedom.

      Как только, отдавшись одному стремлению, он начинал чуять приближение труда и борьбы, мелочной борьбы с жизнию, он инстинктивно торопился оторваться от чувства или дела и восстановить свою свободу.

      In this way he experimented with society-life, the civil service, farming, music—to which at one time he intended to devote his life—and even with the love of women in which he did not believe.

      Так он начинал светскую жизнь, службу, хозяйство, музыку, которой одно время думал посвятить себя, и даже любовь к женщинам, в которую он не верил.

      He meditated on the use to which he should devote that power of youth which is granted to man only once in a lifetime: that force which gives a man the power of making himself, or even—as it seemed to him—of making the universe, into anything he wishes: should it be to art, to science, to love of woman, or to practical activities? It is true that some people are devoid of this impulse, and on entering life at once place their necks under the first yoke that offers itself and honestly labour under it for the rest of their lives.

      Он раздумывал над тем, куда положить всю эту силу молодости, только раз в жизни бывающую в человеке, — на искусство ли, на науку ли, на любовь ли к женщине, или на практическую деятельность, — не силу ума, сердца, образования, а тот неповторяющийся порыв, ту на один раз данную человеку власть сделать из себя все, что он хочет, и как ему кажется, и из всего мира все, что ему хочется. Правда, бывают люди, лишенные этого порыва, которые, сразу входя в жизнь, надевают на себя первый попавшийся хомут и честно работают в нем до конца жизни.

      But Olenin was too strongly conscious of the presence of that all-powerful God of Youth—of that capacity to be entirely transformed into an aspiration or idea—the capacity to wish and to do—to throw oneself headlong into a bottomless abyss without knowing why or wherefore.

      Но Оленин слишком сильно сознавал в себе присутствие этого всемогущего бога молодости, эту способность превратиться в одно желание, в одну мысль, способность захотеть и сделать, способность броситься головой вниз в бездонную пропасть, не зная за что, не зная зачем.

      He bore this consciousness within himself, was proud of it and, without knowing it, was happy in that consciousness.

      Он носил в себе это сознание, был горд им и, сам не зная этого, был счастлив им.

      Up to that time he had loved only himself, and could not help loving himself, for he expected nothing but good of himself and had not yet had time to be disillusioned. On leaving Moscow he was in that happy state of mind in which a young man, conscious of past mistakes, suddenly says to himself, 'That was not the real thing.' All that had gone before was accidental and unimportant. Till then he had not really tried to live, but now with his departure from Moscow a new life was beginning—a life in which there would be no mistakes, no remorse, and certainly nothing but happiness.

      Он любил до сих пор только себя одного и не мог не любить, потому что ждал от себя одного хорошего и не успел еще разочароваться в самом себе. Уезжая из Москвы, он находился в том счастливом, молодом настроении духа, когда, сознав прежние ошибки, юноша вдруг скажет себе, что все это было не то, — что все прежнее было случайно и незначительно, что он прежде не хотел жить хорошенько, но что теперь, с выездом его из Москвы, начинается новая жизнь, в которой уже не будет больше тех ошибок, не будет раскаяния, а наверное будет одно счастие.

      It is always the case on a long journey that till the first two or three stages have been passed imagination continues to dwell on the place left behind, but with the first morning on the road it leaps to the end of the journey and there begins building castles in the air. So it happened to Olenin.

      After leaving the town behind, he gazed at the snowy fields and felt glad to be alone in their midst. Wrapping himself in his fur coat, he lay at the bottom of the sledge, became tranquil, and fell into a doze.

      Как всегда бывает в дальней дороге, на первых двух-трех станциях воображение остается в том месте, откуда едешь, и потом вдруг, с первым утром, встреченным в дороге, переносится к цели путешествия и там уже строит замки будущего. Так случилось и с Олениным.

      Выехав за город и оглядев снежные поля, он порадовался тому, что он один среди этих полей, завернулся в шубу, опустился на дно саней, успокоился и задремал.

      The parting with his friends had touched him deeply, and memories of that last winter spent in Moscow and images of the past, mingled with vague thoughts and regrets, rose unbidden in his imagination.

      Прощанье с приятелями растрогало его, и ему стала вспоминаться вся последняя зима, проведенная им в Москве, и образы этого прошедшего, перебиваемые неясными мыслями и упреками, стали непрошено возникать в его воображении.

      He remembered the friend who had seen him off and his relations with the girl they had talked about. The girl was rich.

      Ему вспомнился этот провожавший его приятель и его отношения к девушке, о которой они говорили. Девушка эта была богата.

      How could he love her knowing that she loved me? thought he, and evil suspicions crossed his mind. There is much dishonesty in men when one comes to reflect. Then he was confronted by the question: But really, how is it I have never been in love? Every one tells me that I never have. Can it be that I am a moral monstrosity?

      «Каким образом он мог любить ее, несмотря на то, что она меня любила?» — думал он, и нехорошие подозрения пришли ему в голову. „Много есть нечестности в людях, как подумаешь. А отчего же я еще не любил в самом деле? — представился ому вопрос. — Все говорят мне, что я не любил. Неужели я нравственный урод? "

      And he began to recall all his infatuations. He recalled his entry into society, and a friend's sister with whom he spent several evenings at a table with a lamp on it which lit up her slender fingers busy with needlework, and the lower part of her pretty delicate face. He recalled their conversations that dragged on like the game in which one passes on a stick which one keeps alight as long as possible, and the general awkwardness and restraint and his continual feeling of rebellion at all that conventionality. Some voice had always whispered: That's not it, that's not it, and so it had proved.

      И он стал вспоминать свои увлечения. Вспомнил он первое время своей светской жизни и сестру одного из своих приятелей, с которою он проводил вечера за столом при лампе, освещавшей ее тонкие пальцы за работой и низ красивого тонкого лица, и вспомнились ему эти разговоры, тянувшиеся как „жив-жив курилка", и общую неловкость, и стеснение, и постоянное чувство возмущения против этой натянутости. Какой-то голос все говорил: не то, не то, и точно вышло не то.

      Then he remembered a ball and the mazurka he danced with the beautiful D——.

      Потом вспомнился ему бал и мазурка с красивою Д.

      How much in love I was that night and how happy! And how hurt and vexed I was next morning when I woke and felt myself still free! Why does not love come and bind me hand and foot? thought he. No, there is no such thing as love! That neighbour who used to tell me, as she told Dubrovin and the Marshal, that she loved the stars, was not IT either. And now his farming and work in the country recurred to his mind, and in those recollections also there was nothing to dwell on with pleasure.

      „Как я был влюблен в эту ночь, как был счастлив! И как мне больно и досадно было, когда я на другой день утром проснулся и почувствовал, что я свободен! Что же она, любовь, не приходит, не вяжет меня по рукам и по ногам? — думал он. — Нет, нет любви! Соседка барыня, говорившая одинаково мне, и Дубровину, и предводителю, что любит звезды, была также не то". И вот ему вспоминается его хозяйственная деятельность в деревне, и опять не на чем с радостию остановиться в этих воспоминаниях.

      Will they talk long of my departure? came into his head; but who they were he did not quite know. Next came a thought that made him wince and mutter incoherently. It was the recollection of M. Cappele the tailor, and the six hundred and seventy-eight rubles he still owed him, and he recalled the words in which he had begged him to wait another year, and the look of perplexity and resignation which had appeared on the tailor's face.

      „Долго они будут говорить о моем отъезде? " — приходит ему в голову. Но кто это они? — он не знает, и вслед за этим приходит ему мысль, заставляющая его морщиться и произносить неясные звуки: это воспоминание о мосье Капеле и шестистах семидесяти восьми рублях, которые он остался должен портному, — и он вспоминает слова, которыми он упрашивал портного подождать еще год, и выражение недоумения и покорности судьбе, появившееся на лице портного.

      'Oh, my God, my God! '

      „Ах, боже мой, боже мой! "

      he repeated, wincing and trying to drive away the

      Enjoying the preview?
      Page 1 of 1