ПРОТИВ ВЛАСТЕЙ

Перевод с английского Анны Джайн

© JOHN TWELVE HAWKS (Джон Твелв Хокс)  - ВСЕ ПРАВА ЗАЩИЩЕНЫ

МАЛЕНЬКИЙ МАЛЬЧИК В КОМНАТЕ С ЗЕРКАЛАМИ  

___________________________________________________________________

Собаки и люди осознают, что оказались в клетке. Мы инстинктивно чувствуем, когда другой человек или организация обладает властью направлять или контролировать нашу жизнь. Наше первое осознание этой реальности происходит в очень раннем возрасте. Другие дети на школьном дворе, - те, кто старше тебя, - сильнее, они могут сбить тебя с ног и говорить тебе, что делать.

Когда я рос в 1950-ых, я вполне осознавал свою беспомощность. Я никому не мог сказать, что ему делать, даже первокласснику. Хотя слова переполняли мой мозг, я ужасно заикался и был не в состоянии дать возможность этим словам вырваться наружу. Все в классе смеялись, когда я пытался говорить, и иногда даже моей учительнице приходилось сдерживать улыбку.

К тому времени, когда мне исполнилось восемь, я пришел к выводу, что демон с очень странным чувством юмора был в ответе за мои губы и язык. В некоторые дни демон ленился, и я мог поговорить по телефону и отвечать на вопросы в классе. Затем я, вдруг, начинал раздражать демона, и спотыкался на каждом слове, брызгая слюной и выговаривая слова очень быстро и абсолютно невнятно. 

По воскресеньям наша семья посещала Пресвитерианскую церковь, возглавляемую консервативным пастором, который проповедовал об осуждении детей на вечные муки. Я пребывал в замешательстве по поводу власти баптизма, но я определенно понимал идею ада. Я был проклят навечно без какой-либо вины с моей стороны. Люди будут насмехаться надо мной, дразнить меня до конца дней моих.

Мои родители хотели, чтобы я был счастлив, но было очевидно, что они не в состоянии решить мою проблему. Моя мама переселилась с Юга; каштановые волосы доходили ей до плеч; она подпевала радио и рисовала кленовым сиропом смайлики на блинчиках для меня. Каждый раз, как только я начинал заикаться, она дотрагивалась сзади до моей шеи, как будто материнская любовь могла помочь мне заговорить. Мой отец умел чинить разные вещи; почти всю нашу мебель была сделана им в подвале нашего дома. Но я оказался сломанным механизмом, который невозможно починить. Когда я заикался, не в состоянии произнести собственное имя, отец смотрел на меня с выражением озадаченности на лице.

Я пришел к заключению, что никогда не смогу говорить так, как надо; и тут в нашу начальную школу пришло письмо из университета, который находится в городе неподалеку. В письме сообщалось, что группа невропатологов приступает к изучению детей с проблемами речи. Для всех участников тестирование и еженедельная терапия предлагались бесплатно.

Родители обсудили письмо после ужина, и спустя несколько недель мама привезла меня в исследовательскую лабораторию университета. Она подписала разрешение, и молодой мужчина в белом халате привел меня в большую комнату на третьем этаже. Половина комнаты представляла собой офис со стульями, столами и шкафами картотеки; в другой ее половине рядом с механизмом из нержавеющей стали размером с кухонную мойку располагался диагностический стол. Я увидел, что у механизма есть восемь небольших самописцев, которые прикасались к бумажному рулону. Много позже я увидел в учебнике фотографию и осознал, что мне повстречался один из первых электроэнцефалографов.

Волны человеческого мозга были впервые записаны в 1924 году, но тот конкретный энцефалограф представлял собой динограф Оффнера с пьезоэлектрической системой чернил, который был изобретен после Второй Мировой войны профессором-биофизиком Франклином Оффнером. Без всякой хирургии он мог записывать электрическую активность мозга в течение короткого промежутка времени.

Молодой мужчина в лабораторном халате велел мне лечь на стол и начал закреплять электроды на моей голове. Никто не объяснял мне, что происходит. За несколько недель до этого я посмотрел Франкенштейна на утреннем сеансе, и решил, что электричество будет подаваться в мою голову.

Динограф включили, и бумага начала разворачиваться, поскрипывая.

Сначала меня попросили поднять правую руку, затем – левую; потом мне пришлось считать в обратном порядке и называть сельскохозяйственных животных, карточки с  изображениями которых мне показывали. В процессе этого, в полу-сознанном состоянии я услышал слова, которые вы не ожидаете услышать во врем неврологического обследования:

- О...-

И, затем:

- А-а-а...

Затем:

- Ах.

И, в конце концов:

- Доктор Нейлор, Вам необходимо взглянуть на это прямо сейчас.

Доктор Нейлор, лысый невысокий мужчина, нос которого был похож на клюв буревестника, поспешил к энцефалографу вместе с другим ученым, у которого были очень густые усы. Они зашептались; самописцы выводили свои волнистые линии. Доктор Нейлор попросил меня назвать свое имя и посчитать в обратном порядке. Когда бумага закончилась, доктор Нейлор попросил техника принести новый рулон, и трое мужчин продолжили беседу. Никто не сказал мне, что происходит, но мне нравилось быть в центре внимания.

Доктор Нейлор и доктор Усы (я так и не узнал его настоящего имени) наблюдали, как энцефалограф отработал еще четыре рулона бумаги, и доктор Нейлор приказал технику бежать вниз и найти мою маму. Когда мама пришла, я увидел, что она под впечатлением и немного напугана мужчинами в белых халатах. За время Второй Мировой войны ученые завоевали заметный престиж; врачи продавали сигареты на телевидении. То, как она отвечала на их вопросы, показало мне, что она признает авторитете доктора Нейлора. Его компетентность и должность давали ему право принимать решения касательно ее сына.

Пока я лежал на столе, с все еще подключенными электродами энцефалографа, доктор Нейлор объяснял, что мозг каждого человека состоит из двух полушарий, которые взаимодействуют друг с другом посредством пучка нервных волокон. Обычно правое полушарие мозга контролирует левую половину нашего тела, а левое полушарие – правую сторону. Для большинства людей характерно доминирование одного из полушарий во время активности мозга. 

По какой-то причине у меня нет доминирующего полушария. Мое левое полушарие демонстрирует свою активность в то время, как я разговариваю, и мой мозг принимает решение: Ну, довольно этой чепухи и правое полушарие перенимает бразды правления. Такое переключение также происходит, когда я считаю или смотрю на картинки с изображениями.

А что по поводу его заикания? – спросила моя мама, - вы можете его вылечить?

Доктор Нейлор улыбнулся: Мы сделаем все возможное, но излечение не может произойти за одну ночь.

Доктор Нейлор сказал, что моя мама должна подписать еще какие-то бумаги и проводил ее в другую комнату. Я понятия не имею, что он там ей говорил, но его последующие эксперименты оказались сфокусированными на этом механизме переключения в моем мозгу. В 1950-х ученые не имели ни малейшего представления о том, почему правши предпочитают одно полушарие, в то время как левши, которые пребывают в меньшинстве, - другое. Определяется ли доминирующее полушарие мозга человека его генами? Или блестящий ученый может пере-соединить мозг, как переключатели электрического щита? Доктор Нейлор был амбициозен и, вполне возможно, что он, выйдя важной походкой из лаборатории в тот вечер, задавал себе вопрос, является ли восьмилетний заика его ключом к Нобелевской премии.

Во время первых месяцев проекта я наслаждался еженедельными визитами в университет. Каждую среду после обеда, когда мои одноклассники должны были оставаться за партами, я шел на стоянку и запрыгивал в наш форд-универсал. Обычно, пока я поднимался по лестнице в лабораторию, мама ожидала меня в холле для студентов магистратуры. Я ощущал себя взрослым и значимым, ожидая подключения электродов к голове. Молодой техник куда-то делся, и доктор Нейлор поручил меня заботам студентки магистратуры по имени Карла. Под лабораторным халатом Карла носила юбку и блузку с маленьким отложным воротничком. У нее были короткие темно-русые волосы и бледная кожа; она носила очки «кошачий глаз» в яркой оправе, которые придавали ее лицу цепкое агрессивное выражение.

Карла и я редко разговаривали, и она никогда не сообщала мне о том, какую теорию она пыталась доказать.

Однажды, когда я лежал на столе, она закрепляла электроды на моей голове. В течение нескольких первых недель ее экспериментов, она закрывала повязкой один из моих глаз, но это не оказывало влияние на мой выбор полушария мозга. Решив осуществить более прямой подход, она стала привязывать половину моего тела к столу.

- Не двигайся, - шептала она, - не двигайся ...

Затем она светила мне в глаз яркой лампой-вспышкой или колола мою непривязанную руку остро отточенным карандашом.

Поначалу я полагал, что доктор Нейлор собирается пере-соединить полушария моего мозга как-то по-другому, чтобы мое заикание прошло. Но постепенно я начал осознавать, что никто не собирается лечить меня.

Раз в неделю я проходил выборочный тест, во время которого я не мог контролировать правильность своих ответов. Я хотел, чтобы меня похвалили, но, по сердитому выражению на лице Карлы я понимал, что снова провалил тест.

Однажды, в плохой день, она свирепо взглянула на меня и вонзила карандаш мне в руку с особой силой.

Одно из удовольствий написания книг заключается в том, что мои герои обычно что-то делают. В жизни мы часто оказываемся взаперти, находясь в болезненной или неправильной ситуации.

Теперь, когда я стал старше, я понимаю сильное желание Карлы получить успешные результаты экспериментов. Но мне понадобилось долгое время, чтобы осознать, почему я не рассказал родителям о том, что происходило.

С годами я научился понимать разницу между силой и властью. Карла была взрослой